От автора: историческая канва, взятая за основу произведения, соответствует общепринятым мнениям историков, возможны непринципиальные расхождения в деталях в угоду слаженности и динамики сюжета.

От автора: историческая канва, взятая за основу произведения, соответствует общепринятым мнениям историков, возможны непринципиальные расхождения в деталях в угоду слаженности и динамики сюжета.

Действие происходит в 930-м году н. э. , в Норвегии, основанной Харальдом Косматым (Прекрасноволосым). К этому времени король успел передать права на трон своему любимому сыну Эйрику Кровавой Секире, чем остались недовольны его многочисленные братья. Это послужило причиной междоусобных войн, и свержению Эйрика его родным братом Хаконом. На Руси фактически княжил Олег Вещий, опекун и наставник законного княжича Игоря Рюриковича.

Действие происходит в 930-м году н. э. , в Норвегии, основанной Харальдом Косматым (Прекрасноволосым). К этому времени король успел передать права на трон своему любимому сыну Эйрику Кровавой Секире, чем остались недовольны его многочисленные братья. Это послужило причиной междоусобных войн, и свержению Эйрика его родным братом Хаконом. На Руси фактически княжил Олег Вещий, опекун и наставник законного княжича Игоря Рюриковича.

Далее по тексту краткие необходимые пояснения.

Далее по тексту краткие необходимые пояснения.

Часть 1.

Часть 1.

Хельга бродила в зарослях леса, расположенного неподалёку от владений её мужа. В летнюю пору мелкий пушной зверь облачается в красивую тёмную шкурку, за которую можно неплохо выторговать у прибывавших на мену (торг) восточных купцов. Девушка хотела проверить расставленные позавчера силки и капканы — не попалась ли в них пышнохвостая куница или лиса.

Хельга бродила в зарослях леса, расположенного неподалёку от владений её мужа. В летнюю пору мелкий пушной зверь облачается в красивую тёмную шкурку, за которую можно неплохо выторговать у прибывавших на мену (торг) восточных купцов. Девушка хотела проверить расставленные позавчера силки и капканы — не попалась ли в них пышнохвостая куница или лиса.

Утреннее солнце ещё не начало палить землю жаркими лучами, а лёгкий ветерок давал такую долгожданную после душной ночи прохладу. Эта ночь особенно не задалась, поскольку строгий и властный муж Хельги, могущественный ярл (высший титул в иерархии в средневековой Скандинавии после короля) Асгрим, вновь грубо овладел ею, твердя, что хорошая жена должна родить своему мужу наследника. Хельге оставалось лишь покорно ждать, пока он удовлетворит свою похоть, а после отвернётся, громко захрапев во сне.

Утреннее солнце ещё не начало палить землю жаркими лучами, а лёгкий ветерок давал такую долгожданную после душной ночи прохладу. Эта ночь особенно не задалась, поскольку строгий и властный муж Хельги, могущественный ярл (высший титул в иерархии в средневековой Скандинавии после короля) Асгрим, вновь грубо овладел ею, твердя, что хорошая жена должна родить своему мужу наследника. Хельге оставалось лишь покорно ждать, пока он удовлетворит свою похоть, а после отвернётся, громко захрапев во сне.

Хельга была дочерью простой скандинавской женщины и прославленного воина. Хельг, в честь которого назвали дочь, обладал невероятной силой и мужеством, скандинавы называли таких берсерками. Он был одним из уважаемых военачальников в войске короля Харольда Косматого. Хельг отправился к Одину во время битвы с дикими степняками — его тело пронзили одиннадцать стрел, а живот был вспорот тяжёлой печенежской саблей.

Хельга была дочерью простой скандинавской женщины и прославленного воина. Хельг, в честь которого назвали дочь, обладал невероятной силой и мужеством, скандинавы называли таких берсерками. Он был одним из уважаемых военачальников в войске короля Харольда Косматого. Хельг отправился к Одину во время битвы с дикими степняками — его тело пронзили одиннадцать стрел, а живот был вспорот тяжёлой печенежской саблей.

Брачный союз с Асгримом был идеей Тьордлейн, матери Хельги.

Брачный союз с Асгримом был идеей Тьордлейн, матери Хельги.

«Не гоже дочери любимого сына Одина шататься праздной (незамужней) девкой! Того и гляди, пастух какой-нибудь завалит, кому потом такая нужна будешь?» — строго приговаривала мать всякий раз, когда шестнадцатилетняя девушка противилась замужеству.

«Не гоже дочери любимого сына Одина шататься праздной (незамужней) девкой! Того и гляди, пастух какой-нибудь завалит, кому потом такая нужна будешь?» — строго приговаривала мать всякий раз, когда шестнадцатилетняя девушка противилась замужеству.

В конечном счёте Хельга была довольна своей жизнью — она была владычицей большого ярлового поместья, распоряжалась по хозяйству, следила за работой на полях, распределяла запасы на зиму, принимала нарочитых гостей. Всё бы ничего, да только вечно охочий до плотских утех муж донимал её страшно. Хельга считала, что стыдно дочери могучего воина раздвигать ноги и стонать, как какая-то чернавка (служанка).

В конечном счёте Хельга была довольна своей жизнью — она была владычицей большого ярлового поместья, распоряжалась по хозяйству, следила за работой на полях, распределяла запасы на зиму, принимала нарочитых гостей. Всё бы ничего, да только вечно охочий до плотских утех муж донимал её страшно. Хельга считала, что стыдно дочери могучего воина раздвигать ноги и стонать, как какая-то чернавка (служанка).

Проводя в подобных мыслях свои поиски, Хельга не заметила, как забрела в глубокую чащу леса, тропинка давно сменилась торчащими из-под земли корягами, поросшими сорняком и мхом. Неожиданно девушка услышала треск сухих веток, шелест листвы, а после резкий звук, словно тяжелый мешок повалился на землю. Далее послышались громкие отрывистые слова, будто кто-то самозабвенно бранился. Речь, кажется, русская.

Проводя в подобных мыслях свои поиски, Хельга не заметила, как забрела в глубокую чащу леса, тропинка давно сменилась торчащими из-под земли корягами, поросшими сорняком и мхом. Неожиданно девушка услышала треск сухих веток, шелест листвы, а после резкий звук, словно тяжелый мешок повалился на землю. Далее послышались громкие отрывистые слова, будто кто-то самозабвенно бранился. Речь, кажется, русская.

Выхватив из ножен небольшой охотничий кинжал девушка приблизилась к раскидистому дубу, за которым, вероятно, и прятался пришелец. Подкравшись достаточно близко, она сделала бесшумный выпад рукой, и не промахнулась — клинок лёг точно на горло сидящего у дуба человека. — Говори, кто ты, и что ты делаешь во владениях ярла Асгрима, а не то пущу тебе кровь, да поможет мне Один!» — запальчиво прошипела девушка в ухо недругу. — Крови моей и так уже вдоволь вытекло, ты бы мне лучше воды поднесла, красна девица, — послышался негромкий задорный мужской голос.

Выхватив из ножен небольшой охотничий кинжал девушка приблизилась к раскидистому дубу, за которым, вероятно, и прятался пришелец. Подкравшись достаточно близко, она сделала бесшумный выпад рукой, и не промахнулась — клинок лёг точно на горло сидящего у дуба человека. — Говори, кто ты, и что ты делаешь во владениях ярла Асгрима, а не то пущу тебе кровь, да поможет мне Один!» — запальчиво прошипела девушка в ухо недругу. — Крови моей и так уже вдоволь вытекло, ты бы мне лучше воды поднесла, красна девица, — послышался негромкий задорный мужской голос.

Хельга мигом обошла дерево, не отводя клинка от горла незнакомца: — По-нашему разговариваешь? — Ага, разговариваю! — весело откликнулся мужчина, — ещё и спеть могу, хочешь? — Лучше назовись, кто будешь, и как сюда попал? — немного успокоившимся голосом повторила вопрос ярлова жена. — Лютом звать меня, краса! Прогуливался я по лесу твоему дивному, да вот умаялся, отдохнуть решил маленько, — всё также невозмутимо говорил путник на слегка ломаном скандинавском языке.

Хельга мигом обошла дерево, не отводя клинка от горла незнакомца: — По-нашему разговариваешь? — Ага, разговариваю! — весело откликнулся мужчина, — ещё и спеть могу, хочешь? — Лучше назовись, кто будешь, и как сюда попал? — немного успокоившимся голосом повторила вопрос ярлова жена. — Лютом звать меня, краса! Прогуливался я по лесу твоему дивному, да вот умаялся, отдохнуть решил маленько, — всё также невозмутимо говорил путник на слегка ломаном скандинавском языке.

Взгляд Хельги переместился на подёргивающееся плечё мужчины — из окровавленной сорочки торчала толстая оперенная стрела, из которой то и дело струйками брызгала кровь. — Кто это тебя так? А может ты вор? Украл чего-нибудь, вот тебя стрела хозяйская и догнала! — снова насторожилась девушка. — Это на меня Перун (верховный славянский бог) прогневался! — рассмеялся молодчик, — я с его волховками (жрицами) любился сладко, теперь он в меня стрелы мечет! — Не потешайся над богами, не то беда случится! — Да какая же беда, когда такая мавка (рус. лесная нимфа) меня встретила! — заигрывающее промолвил Лют. — Ты не балуй, иначе оставлю тут одного помирать! Вот что мне с тобой делать, Лют-растлитель перуновых волховок? — вздохнула Хельга. — Напои, откорми да приласкай, раз такая сердобольная, — усмехнулся Лют. — Цыц, пёс шелудивый! Идти-то сможешь? Здесь недалеко землянка есть охотничья, там поесть можно, и оправишься немного, — девушка кивнула на окровавленное плечё. — С тобой, моя Лада (рус. богиня любви), хоть на край света! — радостно воскликнул парень.

Взгляд Хельги переместился на подёргивающееся плечё мужчины — из окровавленной сорочки торчала толстая оперенная стрела, из которой то и дело струйками брызгала кровь. — Кто это тебя так? А может ты вор? Украл чего-нибудь, вот тебя стрела хозяйская и догнала! — снова насторожилась девушка. — Это на меня Перун (верховный славянский бог) прогневался! — рассмеялся молодчик, — я с его волховками (жрицами) любился сладко, теперь он в меня стрелы мечет! — Не потешайся над богами, не то беда случится! — Да какая же беда, когда такая мавка (рус. лесная нимфа) меня встретила! — заигрывающее промолвил Лют. — Ты не балуй, иначе оставлю тут одного помирать! Вот что мне с тобой делать, Лют-растлитель перуновых волховок? — вздохнула Хельга. — Напои, откорми да приласкай, раз такая сердобольная, — усмехнулся Лют. — Цыц, пёс шелудивый! Идти-то сможешь? Здесь недалеко землянка есть охотничья, там поесть можно, и оправишься немного, — девушка кивнула на окровавленное плечё. — С тобой, моя Лада (рус. богиня любви), хоть на край света! — радостно воскликнул парень.

Не обращая больше внимания на заигрывания, Хельга спрятала клинок в ножны, приблизилась к парню, и обхватила его под руки. — А теперь встать попробуй! — скомандовала она.

Не обращая больше внимания на заигрывания, Хельга спрятала клинок в ножны, приблизилась к парню, и обхватила его под руки. — А теперь встать попробуй! — скомандовала она.

Лют тяжело подался вперёд — от большой потери крови тело слушалось плохо, голова кружилась, ноги подкашивались. — Ну же, боров, и откуда только такой откормленный взялся! — под тяжестью мужского тела девушка тоже начала опадать.

Лют тяжело подался вперёд — от большой потери крови тело слушалось плохо, голова кружилась, ноги подкашивались. — Ну же, боров, и откуда только такой откормленный взялся! — под тяжестью мужского тела девушка тоже начала опадать.

Всё же парень устоял и постепенно начал идти. Шли они совсем недолго, как вдруг показалось покатая крыша землянки, наполовину утопленной в грунт. — Пришли! — радостно воскликнула Хельга. Тащить на себе тяжелое полуобмякшее тело парня ей было уже невмочь.

Всё же парень устоял и постепенно начал идти. Шли они совсем недолго, как вдруг показалось покатая крыша землянки, наполовину утопленной в грунт. — Пришли! — радостно воскликнула Хельга. Тащить на себе тяжелое полуобмякшее тело парня ей было уже невмочь.

Внутри домика был расположен небольшой очаг, у стен стояли глиняные миски и горшки для стряпни, в дальнем углу располагалась большая земляная насыпь, служащая кроватью. Насыпь была устлана соломенной периной и большой волчьей шкурой — землянка предназначалась для охотников, решивших заночевать в лесу. — А что, совсем даже недурно! С такой-то хозяюшкой я тут до старости жить готов! — весело сказал еле живой Лют. — Тебе бы до завтрашних сумерек дожить, несчастный, — раздражённо отозвалась Хельга.

Внутри домика был расположен небольшой очаг, у стен стояли глиняные миски и горшки для стряпни, в дальнем углу располагалась большая земляная насыпь, служащая кроватью. Насыпь была устлана соломенной периной и большой волчьей шкурой — землянка предназначалась для охотников, решивших заночевать в лесу. — А что, совсем даже недурно! С такой-то хозяюшкой я тут до старости жить готов! — весело сказал еле живой Лют. — Тебе бы до завтрашних сумерек дожить, несчастный, — раздражённо отозвалась Хельга.

Осторожно уложив парня на шкуру, девушка побежала к ближайшему источнику за водой, предварительно разведя огонь в очаге. Стрела всё ещё торчала из плеча Люта, и её необходимо было как можно скорее вытащить.

Осторожно уложив парня на шкуру, девушка побежала к ближайшему источнику за водой, предварительно разведя огонь в очаге. Стрела всё ещё торчала из плеча Люта, и её необходимо было как можно скорее вытащить.

Вернувшись в землянку с полной крынкой воды, Хельга поставила её на огонь, сама принялась толочь в ступке только что сорванные травки и соцветия. — А я прямо извелся весь, думал, не придёшь ко мне больше, — прохрипел парень, всё ещё пытаясь изобразить веселье.

Вернувшись в землянку с полной крынкой воды, Хельга поставила её на огонь, сама принялась толочь в ступке только что сорванные травки и соцветия. — А я прямо извелся весь, думал, не придёшь ко мне больше, — прохрипел парень, всё ещё пытаясь изобразить веселье.

Хельга посмотрела на него — на лице ни кровинки, губы посинели, даже пот на лбу высох. — Стрела-то отравленная, — медленно самой себе протянула девушка, понимая, что если не вытащить её и не высосать из раны яд, парень обречён на долгую мучительную смерть.

Хельга посмотрела на него — на лице ни кровинки, губы посинели, даже пот на лбу высох. — Стрела-то отравленная, — медленно самой себе протянула девушка, понимая, что если не вытащить её и не высосать из раны яд, парень обречён на долгую мучительную смерть.

Хельга несколько раз видела, как местная бабка-знахарка делала подобное, когда какой-нибудь охотник, пораненный своими же в кураже погони, попадал к ней на исцеление. Как будто ничего сложного, любой сможет справится!

Хельга несколько раз видела, как местная бабка-знахарка делала подобное, когда какой-нибудь охотник, пораненный своими же в кураже погони, попадал к ней на исцеление. Как будто ничего сложного, любой сможет справится!

Уверенно взявшись одной рукой за основание, второй рукой горе-целительница попыталась сломать стрелу. Резкая боль в загноившейся ране будто бы вернула парня к жизни — он завыл, как раненый лось, даже привстал немного. — Терпи, искуситель перуновых дев, — подбодрила его девушка, — немного осталось.

Уверенно взявшись одной рукой за основание, второй рукой горе-целительница попыталась сломать стрелу. Резкая боль в загноившейся ране будто бы вернула парня к жизни — он завыл, как раненый лось, даже привстал немного. — Терпи, искуситель перуновых дев, — подбодрила его девушка, — немного осталось.

На третий раз стрела не выдержала и сломалась — теперь из плеча торчал совсем небольшой колышек. От перенесённых мук Лют потерял сознание, чему Хельга даже обрадовалась: «Не будет мешать своими криками, вопит, как баба во время родов!»

На третий раз стрела не выдержала и сломалась — теперь из плеча торчал совсем небольшой колышек. От перенесённых мук Лют потерял сознание, чему Хельга даже обрадовалась: «Не будет мешать своими криками, вопит, как баба во время родов!»

Смачивая рану тёплой водой, убирая выступившую кровь, девушка потихоньку вытащила застрявший в плоти наконечник. Теперь дело за малым — высосать из раны яд. Охотничьим кинжалом лекарка распорола сорочку на теле парня, обнажив его торс. На секунду Хельга обомлела от увиденного — широкие плечи плавно переходили в крепкие, налитые мускулами руки, выступающие мышцы на безволосой груди с двумя маленькими коричневыми сосками вздымались над каменной бугристой брюшиной. Такого красивого мужского тела Хельга никогда прежде не видела, и что-то как будто ёкнуло у неё в груди, по телу стала разливаться сладкая истома, сильно потянуло внизу живота. Но девушка тут же отогнала от себя эти ощущения, сосредоточившись на своем деле.

Смачивая рану тёплой водой, убирая выступившую кровь, девушка потихоньку вытащила застрявший в плоти наконечник. Теперь дело за малым — высосать из раны яд. Охотничьим кинжалом лекарка распорола сорочку на теле парня, обнажив его торс. На секунду Хельга обомлела от увиденного — широкие плечи плавно переходили в крепкие, налитые мускулами руки, выступающие мышцы на безволосой груди с двумя маленькими коричневыми сосками вздымались над каменной бугристой брюшиной. Такого красивого мужского тела Хельга никогда прежде не видела, и что-то как будто ёкнуло у неё в груди, по телу стала разливаться сладкая истома, сильно потянуло внизу живота. Но девушка тут же отогнала от себя эти ощущения, сосредоточившись на своем деле.

Она быстро прижалась губами к ране, и стала понемногу высасывать багровые сгустки крови, выплёвывая их себе под ноги. Когда в ране не осталось гноя и сукровицы, Хельга приложила растолченную лечебную травку и найденную в землянке чистую ветошь. Довольная свей работой, она ещё раз осмотрела тело парня — вымытая от крови и грязи кожа приобрела ровный красивый оттенок, тугая грудь вздымалась с каждым вздохом мужчины, под пупком виднелась тоненькая поросль светлых волос, ведущая к мужскому органу. Хельга взяла податливую руку парня в свои, и положила себе на плечё. Она опустила руку чуть ниже, на грудь, затем всё ниже и ниже, приближаясь к своему заветному месту. — А ты ведь любишь крепкие мужские руки? — послышался тихий насмешливый голос Люта, — вот погоди, оправлюсь немного! — Размечтался, собака! — резко отряпнула от него Хельга — благодари своего Перуна, за то, что не прирезала тебя там, возле дуба, — и уже чуть мягче добавила — завтра утром приду, принесу какой-нибудь снеди, и повязку сменю, а ты поспать постарайся! — Да какой уж тут сон! Всю ночь тебя буду ждать, глаз не сомкну, моя спасительница! — нежно промолвил Лют.

Она быстро прижалась губами к ране, и стала понемногу высасывать багровые сгустки крови, выплёвывая их себе под ноги. Когда в ране не осталось гноя и сукровицы, Хельга приложила растолченную лечебную травку и найденную в землянке чистую ветошь. Довольная свей работой, она ещё раз осмотрела тело парня — вымытая от крови и грязи кожа приобрела ровный красивый оттенок, тугая грудь вздымалась с каждым вздохом мужчины, под пупком виднелась тоненькая поросль светлых волос, ведущая к мужскому органу. Хельга взяла податливую руку парня в свои, и положила себе на плечё. Она опустила руку чуть ниже, на грудь, затем всё ниже и ниже, приближаясь к своему заветному месту. — А ты ведь любишь крепкие мужские руки? — послышался тихий насмешливый голос Люта, — вот погоди, оправлюсь немного! — Размечтался, собака! — резко отряпнула от него Хельга — благодари своего Перуна, за то, что не прирезала тебя там, возле дуба, — и уже чуть мягче добавила — завтра утром приду, принесу какой-нибудь снеди, и повязку сменю, а ты поспать постарайся! — Да какой уж тут сон! Всю ночь тебя буду ждать, глаз не сомкну, моя спасительница! — нежно промолвил Лют.

Ничего не ответив, Хельга быстро вышла из землянки и направилась восвояси.

Ничего не ответив, Хельга быстро вышла из землянки и направилась восвояси.

***

***

В большом светлом зале ярлового поместья к вечеру было оживлённо. Служки то и дело шныряли меж лавок и табуреток, поднося на стол аппетитные дымящиеся яства. На лавках за вышиванием, ремеслом, или простой болтовнёй расположились сёстры и племянницы Асгрима с мужьями и детьми, родственники, прибывшие погостить. Появление в зале Хельги не вызвало особого внимания, однако присутствующие глядели на неё как-то по-особому, мужчины — с насмешкой, женщины — строго и осуждающе.

В большом светлом зале ярлового поместья к вечеру было оживлённо. Служки то и дело шныряли меж лавок и табуреток, поднося на стол аппетитные дымящиеся яства. На лавках за вышиванием, ремеслом, или простой болтовнёй расположились сёстры и племянницы Асгрима с мужьями и детьми, родственники, прибывшие погостить. Появление в зале Хельги не вызвало особого внимания, однако присутствующие глядели на неё как-то по-особому, мужчины — с насмешкой, женщины — строго и осуждающе.

Когда в зал вошёл Асгрим, все дружно его поприветствовали и стали рассаживаться за стол — приход ярла означал, что можно было начинать трапезу. Отдав все необходимые почести богам, большая семья стала дружно греметь мисками и кувшинами, не переставая болтать и расспрашивать гостивших родственников о новостях из далёких стран.

Когда в зал вошёл Асгрим, все дружно его поприветствовали и стали рассаживаться за стол — приход ярла означал, что можно было начинать трапезу. Отдав все необходимые почести богам, большая семья стала дружно греметь мисками и кувшинами, не переставая болтать и расспрашивать гостивших родственников о новостях из далёких стран.

И только ярл, подле которого на правах жены сидела Хельга, был чернее тучи. Закончив есть, он коротко попрощался с присутствующими, затем взял жену под руку и почти волоком потащил в свою одрину (спальня). Комната, где почивали княжие супруги, была не очень большой, но уютной — огромное деревянное ложе с балдахином на византийский манер, устланное звериными шкурами, под стенами резные лавки и подсвечники, в углу стояла большая лохань с водой. Комнату освещали несколько десятков свечей, заранее зажжённых предупредительными служками. — Где тебя носило до самых сумерек? — сурово спросил ярл. — Не сердись на меня, Асгрим, я в лесу заплутала, только под вечер на тропинку вышла, — попыталась изобразить спокойствие Хельга. Сердце её ушло в пятки. — Ты с пятнадцати лет в этот лес бегаешь, небось, каждую травинку там знаешь, а тут вдруг заблудилась?! — повысил голос мужчина. — Не нарочно я! В капкан лисица попалась, я ей шею свернуть думала, а эта шельма вырвалась и ноги от меня! Заманила она меня в чащу, я с тропинки сошла, вот и заблудилась! — на ходу выдумывала Хельга, испугавшись, что муж уже знает о дневном происшествии. — Не дури, девка! Если прознаю, что обманываешь меня! — занёс огромный кулачище Асгрим над вжавшейся в стену женой.

И только ярл, подле которого на правах жены сидела Хельга, был чернее тучи. Закончив есть, он коротко попрощался с присутствующими, затем взял жену под руку и почти волоком потащил в свою одрину (спальня). Комната, где почивали княжие супруги, была не очень большой, но уютной — огромное деревянное ложе с балдахином на византийский манер, устланное звериными шкурами, под стенами резные лавки и подсвечники, в углу стояла большая лохань с водой. Комнату освещали несколько десятков свечей, заранее зажжённых предупредительными служками. — Где тебя носило до самых сумерек? — сурово спросил ярл. — Не сердись на меня, Асгрим, я в лесу заплутала, только под вечер на тропинку вышла, — попыталась изобразить спокойствие Хельга. Сердце её ушло в пятки. — Ты с пятнадцати лет в этот лес бегаешь, небось, каждую травинку там знаешь, а тут вдруг заблудилась?! — повысил голос мужчина. — Не нарочно я! В капкан лисица попалась, я ей шею свернуть думала, а эта шельма вырвалась и ноги от меня! Заманила она меня в чащу, я с тропинки сошла, вот и заблудилась! — на ходу выдумывала Хельга, испугавшись, что муж уже знает о дневном происшествии. — Не дури, девка! Если прознаю, что обманываешь меня! — занёс огромный кулачище Асгрим над вжавшейся в стену женой.

Хельга зажмурилась, готовясь к худшему, но рука ярла медленно опустилась, глаза перестали гореть яростью. Присев на ложе, он обхватил чело руками, тихо проговаривая: — Не держи на меня зла, Хельга. Я знаю, что не мил тебе, но мне без тебя не жить. Ты моё солнце, мой воздух, моя вода, моя жизнь… Если с тобой что, я тут же отдам свою душу Одину…

Хельга зажмурилась, готовясь к худшему, но рука ярла медленно опустилась, глаза перестали гореть яростью. Присев на ложе, он обхватил чело руками, тихо проговаривая: — Не держи на меня зла, Хельга. Я знаю, что не мил тебе, но мне без тебя не жить. Ты моё солнце, мой воздух, моя вода, моя жизнь… Если с тобой что, я тут же отдам свою душу Одину…

Хельга приблизилась к мужу, положила свои маленькие ручки на его большую косматую голову, покрытую длинными светлыми, как зола, волосами. Ей стало жаль Асгрима, а ещё невыносимо стыдно, за то, что она его обманула. — Хельга, радость моя… — ярл порывисто уткнулся девушке в колени, стал ловить и целовать её руки, задрал подол длинной юбки, осыпая поцелуями её восхитительные ножки. Его поцелуи становились всё значительнее и настойчивее. — Разденься! — хрипло скомандовал ярл, — сбрось с себя одежду!

Хельга приблизилась к мужу, положила свои маленькие ручки на его большую косматую голову, покрытую длинными светлыми, как зола, волосами. Ей стало жаль Асгрима, а ещё невыносимо стыдно, за то, что она его обманула. — Хельга, радость моя… — ярл порывисто уткнулся девушке в колени, стал ловить и целовать её руки, задрал подол длинной юбки, осыпая поцелуями её восхитительные ножки. Его поцелуи становились всё значительнее и настойчивее. — Разденься! — хрипло скомандовал ярл, — сбрось с себя одежду!

Хельга залилась краской, услышав просьбу мужа. Прежде она никогда не обнажалась перед ним, поэтому сейчас была удивлена и напугана его приказанием. — Покажи мне себя, прошу тебя! — стоя на коленях в жарком бреду взмолился Асгрим.

Хельга залилась краской, услышав просьбу мужа. Прежде она никогда не обнажалась перед ним, поэтому сейчас была удивлена и напугана его приказанием. — Покажи мне себя, прошу тебя! — стоя на коленях в жарком бреду взмолился Асгрим.

Хельга немного отошла, резко дёрнула шнуровку на груди, сбросила летнюю сорочку с холщёвой юбкой, и предстала перед мужем в полной красе. Она испытала прилив жгучего стыда, однако ей казалось, что так она заглаживает свою вину перед супругом. Её тонкий стан юной нерожавшей девушки плавно переходил в округлые пышноватые бёдра. Грудь девушки была небольшой, но упругой и свежей, на вершинах покоились два алых бутона, затвердевших от холода и неловкости. Тонкие длинные руки девушки неловко прикрывали пучок светлых волос внизу живота, которые обрамляли тёмно розовую щёлочку. Довершением этого живого изваяния была длинная копна сплетённых в тугую косу светлых волос, доходивших почти до колен. Большие голубые глаза девушки были прикрыты пышными ресницами, маленький точный ротик следка подёргивался, будто она собиралась заплакать.

Хельга немного отошла, резко дёрнула шнуровку на груди, сбросила летнюю сорочку с холщёвой юбкой, и предстала перед мужем в полной красе. Она испытала прилив жгучего стыда, однако ей казалось, что так она заглаживает свою вину перед супругом. Её тонкий стан юной нерожавшей девушки плавно переходил в округлые пышноватые бёдра. Грудь девушки была небольшой, но упругой и свежей, на вершинах покоились два алых бутона, затвердевших от холода и неловкости. Тонкие длинные руки девушки неловко прикрывали пучок светлых волос внизу живота, которые обрамляли тёмно розовую щёлочку. Довершением этого живого изваяния была длинная копна сплетённых в тугую косу светлых волос, доходивших почти до колен. Большие голубые глаза девушки были прикрыты пышными ресницами, маленький точный ротик следка подёргивался, будто она собиралась заплакать.

Впервые за всё время Асгрим увидел свою жену обнажённой. Он молча рассматривал её, переводя взгляд с шеи на грудь, с груди на живот. Все женщины, с которыми спал ярл, были раскованны и дерзки, и выглядели настоящими распутницами на фоне этого испуганного стыдливого создания. И это Хельга, его жена, его собственность, которой он владеет безраздельно. И хочет владеть прямо сейчас…

Впервые за всё время Асгрим увидел свою жену обнажённой. Он молча рассматривал её, переводя взгляд с шеи на грудь, с груди на живот. Все женщины, с которыми спал ярл, были раскованны и дерзки, и выглядели настоящими распутницами на фоне этого испуганного стыдливого создания. И это Хельга, его жена, его собственность, которой он владеет безраздельно. И хочет владеть прямо сейчас…

Сорвав с себя сорочку и богато украшенный серебряный пояс, Асгрим буквально бросился на девушку, подхватил её на руки и швырнул на ложе. Хельга уже приготовилась к тому, что ярл, снова грубо и быстро подомнёт её, а пресытившись, захрапит, как медведь. Но сегодня было по-другому…

Сорвав с себя сорочку и богато украшенный серебряный пояс, Асгрим буквально бросился на девушку, подхватил её на руки и швырнул на ложе. Хельга уже приготовилась к тому, что ярл, снова грубо и быстро подомнёт её, а пресытившись, захрапит, как медведь. Но сегодня было по-другому…

Мужчина стал нежно порывисто целовать шею девичью шею, спускаясь на грудь, играя языком с её сосками, порой слегка их покусывая, но от этого становилось только приятнее. Его сильные жилистые руки страстно мяли тело Хельги, перемещаясь с груди на бёрда и ягодицы. Асгрим тяжело дышал, и даже тихонько постанывал, когда ощущал у себя во рту вкус сладкой девичьей плоти.

Мужчина стал нежно порывисто целовать шею девичью шею, спускаясь на грудь, играя языком с её сосками, порой слегка их покусывая, но от этого становилось только приятнее. Его сильные жилистые руки страстно мяли тело Хельги, перемещаясь с груди на бёрда и ягодицы. Асгрим тяжело дышал, и даже тихонько постанывал, когда ощущал у себя во рту вкус сладкой девичьей плоти.

Не в состоянии больше себя сдерживать, мужчина обнажил свою крайнюю плоть, которая, казалось, вот-вот лопнет от напряжения, и уверенным движением ввёл его в горячее лоно своей жены. Вопреки всем ожиданиям, в этот момент Хельга вскрикнула от нахлынувшего наслаждения, а не от боли и отвращения. Она, ощущала, как легко мужской стержень вошёл в неё, ощущала, как горячо и влажно стало внутри. Ей казалось, что мужнин орган заполонил её всю, настолько туго обнимали его стенки влагалища. Первый раз в жизни она от души отдалась своему мужу, отдалась без остатка и памяти, ей было неописуемо хорошо.

Не в состоянии больше себя сдерживать, мужчина обнажил свою крайнюю плоть, которая, казалось, вот-вот лопнет от напряжения, и уверенным движением ввёл его в горячее лоно своей жены. Вопреки всем ожиданиям, в этот момент Хельга вскрикнула от нахлынувшего наслаждения, а не от боли и отвращения. Она, ощущала, как легко мужской стержень вошёл в неё, ощущала, как горячо и влажно стало внутри. Ей казалось, что мужнин орган заполонил её всю, настолько туго обнимали его стенки влагалища. Первый раз в жизни она от души отдалась своему мужу, отдалась без остатка и памяти, ей было неописуемо хорошо.

От такого чувственного напора Асгрим не смог долго сдерживаться, и бурно излился в Хельгу. Выйдя из неё, он нежно, по-отечески, поцеловал супругу в лоб, затем отвернулся и почти сразу уснул. Хельге не спалось. Она снова и снова вспоминала, как стонала и извивалась под мужем, как позволяла трогать и целовать себя, как он обезумел при виде её нагого тела. И вспоминала обнажённую грудь беспомощного Люта, которой она касалась губами и языком, запах его мужского тела, перемешанный с душистыми травами. Уж не из-за него ли сегодня она кричала, как последняя волочайка (потаскуха), мечтая, чтобы огромный кол Асгрима не выходил из неё никогда?

От такого чувственного напора Асгрим не смог долго сдерживаться, и бурно излился в Хельгу. Выйдя из неё, он нежно, по-отечески, поцеловал супругу в лоб, затем отвернулся и почти сразу уснул. Хельге не спалось. Она снова и снова вспоминала, как стонала и извивалась под мужем, как позволяла трогать и целовать себя, как он обезумел при виде её нагого тела. И вспоминала обнажённую грудь беспомощного Люта, которой она касалась губами и языком, запах его мужского тела, перемешанный с душистыми травами. Уж не из-за него ли сегодня она кричала, как последняя волочайка (потаскуха), мечтая, чтобы огромный кол Асгрима не выходил из неё никогда?

Лют… Как он там? Вдруг ему плохо и больно, вдруг яд остался в ране, и парень не доживёт до утра… И тогда Хельга больше не прильнёт к нему, не услышит аромат его тела, не вкусит его плоти, не почувствует тепло его рук на своей груди… С этими мыслями Хельга ворочалась всю ночь, время от времени трогая горячий пульсирующий очаг меж своих бёдер.

Лют… Как он там? Вдруг ему плохо и больно, вдруг яд остался в ране, и парень не доживёт до утра… И тогда Хельга больше не прильнёт к нему, не услышит аромат его тела, не вкусит его плоти, не почувствует тепло его рук на своей груди… С этими мыслями Хельга ворочалась всю ночь, время от времени трогая горячий пульсирующий очаг меж своих бёдер.

Хельга проснулась ранним утром, и обнаружила, что мужа уже нет рядом. Наскоро умывшись и одевшись, она выбежала на шумное подворье, где служки готовили коней и провиант для Асгрима и десятка его охранников. На дворе появился сам ярл, и уловив вопросительный взгляд супруги, направился к ней. — Хельга, сердце моё! Благородный Харальд желает видеть меня на военном совете. В Нормандии неспокойно, то и дело вспыхивают смуты, король боится, что его неспокойные сыновья вновь расколют государство на уделы. — Возвращайся поскорее, Асгрим, я буду ждать тебя, — нежно промолвила девушка. — Радость моя, вся печаль и тоска этого мира обрушилась на мою голову. Береги себя и будь мне верной… и, — Асгрим понизил голос, — подари мне наследника…

Хельга проснулась ранним утром, и обнаружила, что мужа уже нет рядом. Наскоро умывшись и одевшись, она выбежала на шумное подворье, где служки готовили коней и провиант для Асгрима и десятка его охранников. На дворе появился сам ярл, и уловив вопросительный взгляд супруги, направился к ней. — Хельга, сердце моё! Благородный Харальд желает видеть меня на военном совете. В Нормандии неспокойно, то и дело вспыхивают смуты, король боится, что его неспокойные сыновья вновь расколют государство на уделы. — Возвращайся поскорее, Асгрим, я буду ждать тебя, — нежно промолвила девушка. — Радость моя, вся печаль и тоска этого мира обрушилась на мою голову. Береги себя и будь мне верной… и, — Асгрим понизил голос, — подари мне наследника…

На нежные речи больше времени не было. Ярла отвлекли от жены, завалив делами и приготовлениями к отъезду. Теперь ничто не мешало Хельге пойти в закрома, и набрать тугую кожаную суму всяческой снеди и сухой чистой ветоши. К тому же, нужно было зайти к знахарке, и попросить у неё лечебных травок. Медлить было нельзя, если она хочет попробовать на вкус лютовы уста…

На нежные речи больше времени не было. Ярла отвлекли от жены, завалив делами и приготовлениями к отъезду. Теперь ничто не мешало Хельге пойти в закрома, и набрать тугую кожаную суму всяческой снеди и сухой чистой ветоши. К тому же, нужно было зайти к знахарке, и попросить у неё лечебных травок. Медлить было нельзя, если она хочет попробовать на вкус лютовы уста…

***

***

Яркий солнечный свет ворвался в тёмную затхлую землянку, когда Хельга распахнула дверь. Привыкшие к полутьме глаза Люта будто ослепли на мгновение, к тому же, после тяжёлой мучительной ночи, он не сразу пришёл в себя. — А я уж думал, это жаворонок ко мне прилетел, забрать в светлый Ирий (славянский Рай, ключи от которого по поверью находились у вороны, а потом у жаворонка), — слабым, но бодрым голосом нарушил тишину Лют. — Всё дурака валяешь? Значит, дело на поправку идёт, — миролюбиво отозвалась Хельга, — поесть тебе надо, иначе откуда силы-то возьмутся!

Яркий солнечный свет ворвался в тёмную затхлую землянку, когда Хельга распахнула дверь. Привыкшие к полутьме глаза Люта будто ослепли на мгновение, к тому же, после тяжёлой мучительной ночи, он не сразу пришёл в себя. — А я уж думал, это жаворонок ко мне прилетел, забрать в светлый Ирий (славянский Рай, ключи от которого по поверью находились у вороны, а потом у жаворонка), — слабым, но бодрым голосом нарушил тишину Лют. — Всё дурака валяешь? Значит, дело на поправку идёт, — миролюбиво отозвалась Хельга, — поесть тебе надо, иначе откуда силы-то возьмутся!

С этими словами девушка достала из сумы вяленую оленину, зайчатину, редкий в этих краях пшеничный хлеб, кое-какие фрукты и орехи. — Вот, подкрепись, как следует, а я пока отвар приготовлю — рану промыть надо!

С этими словами девушка достала из сумы вяленую оленину, зайчатину, редкий в этих краях пшеничный хлеб, кое-какие фрукты и орехи. — Вот, подкрепись, как следует, а я пока отвар приготовлю — рану промыть надо!

Вопреки её ожиданиям, парень не разлился очередными шутливыми комплиментами, а жадно принялся за еду. Видимо, он голодал несколько дней. — Язык проглотишь, ненасытный! — подтрунила Хельга, — оторвись-ка от еды, мне нужно рану твою осмотреть.

Вопреки её ожиданиям, парень не разлился очередными шутливыми комплиментами, а жадно принялся за еду. Видимо, он голодал несколько дней. — Язык проглотишь, ненасытный! — подтрунила Хельга, — оторвись-ка от еды, мне нужно рану твою осмотреть.

Девушка опустилась перед заметно оживившимся мужчиной на колени и аккуратно сняла ветошь с плеча. В целом рана выглядела неплохо — кое-где едва начала затягиваться кожа, исчезла синева, сошла припухлость. — Здоровый ты лось! Через пару деньков вновь уже по волховкам бегать сможешь, — ободряюще произнесла Хельга. — Зачем же мне волховки, когда сама Фригг (богиня любви и брака у скандинавов) подле меня хлопочет? — прошептал возле самого уха Лют. — Уймись, дикий, не то и вправду брюхо вспорю, — игриво промолвила девушка, однако, не отшатнулась, не оттолкнула, как сделала бы это вчера. Пылкое соитие с мужем сделало своё дело — Хельга больше не боялась прикосновения мужчины.

Девушка опустилась перед заметно оживившимся мужчиной на колени и аккуратно сняла ветошь с плеча. В целом рана выглядела неплохо — кое-где едва начала затягиваться кожа, исчезла синева, сошла припухлость. — Здоровый ты лось! Через пару деньков вновь уже по волховкам бегать сможешь, — ободряюще произнесла Хельга. — Зачем же мне волховки, когда сама Фригг (богиня любви и брака у скандинавов) подле меня хлопочет? — прошептал возле самого уха Лют. — Уймись, дикий, не то и вправду брюхо вспорю, — игриво промолвила девушка, однако, не отшатнулась, не оттолкнула, как сделала бы это вчера. Пылкое соитие с мужем сделало своё дело — Хельга больше не боялась прикосновения мужчины.

Нежными движениями девушка оглаживала место вокруг раны смоченной в отваре ветошью, убирая скопившуюся за ночь сукровицу. С каждым её прикосновением тело Люта немного вздрагивало, длинные светло-русые волосы парня колыхались у её лица, щекоча глаза и нос. — Сейчас будет немного больно, — предупредила Хельга, и одним быстрым движением надавила тряпкой на рану.

Нежными движениями девушка оглаживала место вокруг раны смоченной в отваре ветошью, убирая скопившуюся за ночь сукровицу. С каждым её прикосновением тело Люта немного вздрагивало, длинные светло-русые волосы парня колыхались у её лица, щекоча глаза и нос. — Сейчас будет немного больно, — предупредила Хельга, и одним быстрым движением надавила тряпкой на рану.

Лют резко подался назад, при этом издав тяжёлый гортанный звук, похожий на рык дикого зверя. Так восклицает мужчина, когда входит в тугое лоно женщины. — Ты и впрямь извести меня задумала! — притворно озлобился Лют, — больно же! — А ты терпи! Чай, не девица, чтобы от пустяковой царапины в обморок плюхаться!

Лют резко подался назад, при этом издав тяжёлый гортанный звук, похожий на рык дикого зверя. Так восклицает мужчина, когда входит в тугое лоно женщины. — Ты и впрямь извести меня задумала! — притворно озлобился Лют, — больно же! — А ты терпи! Чай, не девица, чтобы от пустяковой царапины в обморок плюхаться!

Закончив обрабатывать рану, Хельга приложила свежую толчённую травку, ту, что дала знахарка, и накрепко перевязала плечё. — Ну вот, скоро совсем как новый будешь! — ободряюще промолвила девушка, и неожиданно поникла. Ведь больше ей нельзя было трогать Люта, проводить пальцами по тугим налитым силой мышцам, тёплой коже, чуть выпирающим соскам на груди парня.

Закончив обрабатывать рану, Хельга приложила свежую толчённую травку, ту, что дала знахарка, и накрепко перевязала плечё. — Ну вот, скоро совсем как новый будешь! — ободряюще промолвила девушка, и неожиданно поникла. Ведь больше ей нельзя было трогать Люта, проводить пальцами по тугим налитым силой мышцам, тёплой коже, чуть выпирающим соскам на груди парня.

Лют будто угадал мысли Хельги, ловко схватил её руку, и поднёс к своей груди, там где быстро и порывисто билось сердце. — Тебе ведь нравится меня касаться? — тихим голосом спросил мужчина, — тебе не нужно этого бояться или стыдиться.

Лют будто угадал мысли Хельги, ловко схватил её руку, и поднёс к своей груди, там где быстро и порывисто билось сердце. — Тебе ведь нравится меня касаться? — тихим голосом спросил мужчина, — тебе не нужно этого бояться или стыдиться.

На мгновение замявшись, Хельга мягко, едва касаясь, стала водить пальцами по груди парня, нежно оглаживая ореолы сосков, опускаясь ниже, на красивый рельефный живот с тонкой светлой порослью, борясь с желанием опуститься ниже. — Я тоже хочу тебя потрогать, — прошептал мужчина.

На мгновение замявшись, Хельга мягко, едва касаясь, стала водить пальцами по груди парня, нежно оглаживая ореолы сосков, опускаясь ниже, на красивый рельефный живот с тонкой светлой порослью, борясь с желанием опуститься ниже. — Я тоже хочу тебя потрогать, — прошептал мужчина.

Чуть дрожащей рукой Лют коснулся щеки девушки, медленно провёл ладонью вдоль шеи, опустился на ключицу, затем ниже, где из-под лёгкой летней рубахи виднелся затвердевший от напряжения маленький девичий сосок.

Чуть дрожащей рукой Лют коснулся щеки девушки, медленно провёл ладонью вдоль шеи, опустился на ключицу, затем ниже, где из-под лёгкой летней рубахи виднелся затвердевший от напряжения маленький девичий сосок.

Девушка всё ещё стояла на коленях перед мужчиной, боясь пошевелиться, боясь спугнуть эти сладостные ощущения, боясь, что если она хотя бы легонько вздохнет — он исчезнет, развеется, как хмельное наваждение.

Девушка всё ещё стояла на коленях перед мужчиной, боясь пошевелиться, боясь спугнуть эти сладостные ощущения, боясь, что если она хотя бы легонько вздохнет — он исчезнет, развеется, как хмельное наваждение.

Превозмогая боль в плече, Лют быстро поднял обомлевшую девушку, и усадил себе на колени. Хельга понимала, что именно сейчас она должна отвесить парню смачную оплеуху, выйти вон и навсегда забыть сюда дорогу. Так поступила бы достойная своего мужа жена. Но Хельга не уходила, напротив — она наслаждалась тем, как Лют целовал её в шею, легонько проводил по ней языком, слегка покусывал зубами. Его руки уже без стыда вовсю разминали её небольшую упругую грудь, уделяя особое внимание твёрдым, как камень соскам. Хельга никогда раньше не ощущала подобного, никто и никогда не трогал её так — каждое прикосновение Люта отзывалось тянущей и ноющей болью внизу живота.

Превозмогая боль в плече, Лют быстро поднял обомлевшую девушку, и усадил себе на колени. Хельга понимала, что именно сейчас она должна отвесить парню смачную оплеуху, выйти вон и навсегда забыть сюда дорогу. Так поступила бы достойная своего мужа жена. Но Хельга не уходила, напротив — она наслаждалась тем, как Лют целовал её в шею, легонько проводил по ней языком, слегка покусывал зубами. Его руки уже без стыда вовсю разминали её небольшую упругую грудь, уделяя особое внимание твёрдым, как камень соскам. Хельга никогда раньше не ощущала подобного, никто и никогда не трогал её так — каждое прикосновение Люта отзывалось тянущей и ноющей болью внизу живота.

Девушка густо покраснела — льняная юбка под ягодицами была насквозь мокрая, как будто она справила малую нужду. Был и ещё один повод для волнений — ощущение чего-то очень твёрдого, горячего, пульсирующего и подрагивающего под собой. Хельга с ужасом поняла, что тело Люта уже господствует над его разумом, и он в любой момент дерзко подомнёт её под себя. — Лют, не смей! — попыталась вырваться тяжело дышащая девушка, — пусти сейчас же, не то закричу! Прибегут охотники, и от тебя мокрого места не останется!

Девушка густо покраснела — льняная юбка под ягодицами была насквозь мокрая, как будто она справила малую нужду. Был и ещё один повод для волнений — ощущение чего-то очень твёрдого, горячего, пульсирующего и подрагивающего под собой. Хельга с ужасом поняла, что тело Люта уже господствует над его разумом, и он в любой момент дерзко подомнёт её под себя. — Лют, не смей! — попыталась вырваться тяжело дышащая девушка, — пусти сейчас же, не то закричу! Прибегут охотники, и от тебя мокрого места не останется!

Парень пропустил её угрозы мимо ушей. Ловким движением он проник ей под юбку, пальцы скользнули по бедру, и припали к очагу сладостных ощущений. Нащупав маленькую твердую горошину в складках влажной кожи, Лют стал не торопясь массировать это бугорок, всё ускоряя темп.

Парень пропустил её угрозы мимо ушей. Ловким движением он проник ей под юбку, пальцы скользнули по бедру, и припали к очагу сладостных ощущений. Нащупав маленькую твердую горошину в складках влажной кожи, Лют стал не торопясь массировать это бугорок, всё ускоряя темп.

И тут случилось то, чего Хельга совсем не ожидала. Всё её тело на мгновение разобрала сильная судорога, руки и ноги одновременно отнялись, внизу живота чувствовались резкие спазмы и пульсации. Лют все не убирал руку с заветного места, поэтому сладостные ощущения продолжались особенно долго.

И тут случилось то, чего Хельга совсем не ожидала. Всё её тело на мгновение разобрала сильная судорога, руки и ноги одновременно отнялись, внизу живота чувствовались резкие спазмы и пульсации. Лют все не убирал руку с заветного места, поэтому сладостные ощущения продолжались особенно долго.

Наконец мужчина оставил Хельгу в покое, чтобы она немного пришла в себя после бурной разрядки. Девушка находилась, будто в полудрёме. В ушах гудело, перед глазами плыли круги, тело сделалось невероятно тяжёлым и непослушным. Девушка облизнула пересохшие губы, и хотела приподняться на ноги, однако Лют нежно, но властно удержал её: — Куда же ты, Лада моя? — прошептал он, — я ведь тоже хочу утешиться… Мужчина резко уложил девушку на лежанку, скользнув по ней диким взглядом. — Скинь сорочку, покажи мне себя, — тихо проговорил он, — я хочу посмотреть на тебя, Хельга, — первый раз он назвал её по имени.

Наконец мужчина оставил Хельгу в покое, чтобы она немного пришла в себя после бурной разрядки. Девушка находилась, будто в полудрёме. В ушах гудело, перед глазами плыли круги, тело сделалось невероятно тяжёлым и непослушным. Девушка облизнула пересохшие губы, и хотела приподняться на ноги, однако Лют нежно, но властно удержал её: — Куда же ты, Лада моя? — прошептал он, — я ведь тоже хочу утешиться… Мужчина резко уложил девушку на лежанку, скользнув по ней диким взглядом. — Скинь сорочку, покажи мне себя, — тихо проговорил он, — я хочу посмотреть на тебя, Хельга, — первый раз он назвал её по имени.

«Я хочу посмотреть на тебя!» — эхом пронеслись в голове изменницы слова Асгрима, горячо любящего мужа. О нем не хотелось сейчас думать, как и том, что он сделает, если узнает, что Хельга отдалась другому.

«Я хочу посмотреть на тебя!» — эхом пронеслись в голове изменницы слова Асгрима, горячо любящего мужа. О нем не хотелось сейчас думать, как и том, что он сделает, если узнает, что Хельга отдалась другому.

Но пути назад не было. Девушка резко встала с лежанки, отошла немного, чтобы Лют смог её как следует разглядеть, быстро сняла, почти сорвала с себя всю одежду, и гордо посмотрела любовнику в глаза. На этот раз она не опустила взгляд, не прикрыла стыдливо поросль внизу живота, на устах была лёгкая игривая улыбка, а во взгляде был яростный призыв. — Ты тоже разденься, русич! — приказала она, и Лют, повинуясь, стянул с себя кожаные портки, немного помешкав с сорочкой из-за боли в ране. — Ну что, люб я тебе, дикая ты шельма? — с напором спросил парень.

Но пути назад не было. Девушка резко встала с лежанки, отошла немного, чтобы Лют смог её как следует разглядеть, быстро сняла, почти сорвала с себя всю одежду, и гордо посмотрела любовнику в глаза. На этот раз она не опустила взгляд, не прикрыла стыдливо поросль внизу живота, на устах была лёгкая игривая улыбка, а во взгляде был яростный призыв. — Ты тоже разденься, русич! — приказала она, и Лют, повинуясь, стянул с себя кожаные портки, немного помешкав с сорочкой из-за боли в ране. — Ну что, люб я тебе, дикая ты шельма? — с напором спросил парень.

Люб… Ещё как люб… Теперь, совсем без одежды, мужчина казался ещё стройнее и крепче. Тонкая талия плавно переходила в тугие упругие бёдра, ноги Люта походили на лапы молодого барса — покрытые светлыми волосами, прямые, налитые силой. Взгляд Хельги переместился на торчащий напряжённый орган. Никогда прежде девушка не видела мужской стержень так близко и так отчётливо. Длинный и толстый, он вздыбился вверх, будто обращался к небу и солнцу, по всему стволу проступали тонкие изгибистые жилы, основание утопало в копне чуть кучерявых взъерошенных волос. — Чего же ты ждёшь, Лют, перунов сын? — с вызовом спросила Хельга, — или испугался?

Люб… Ещё как люб… Теперь, совсем без одежды, мужчина казался ещё стройнее и крепче. Тонкая талия плавно переходила в тугие упругие бёдра, ноги Люта походили на лапы молодого барса — покрытые светлыми волосами, прямые, налитые силой. Взгляд Хельги переместился на торчащий напряжённый орган. Никогда прежде девушка не видела мужской стержень так близко и так отчётливо. Длинный и толстый, он вздыбился вверх, будто обращался к небу и солнцу, по всему стволу проступали тонкие изгибистые жилы, основание утопало в копне чуть кучерявых взъерошенных волос. — Чего же ты ждёшь, Лют, перунов сын? — с вызовом спросила Хельга, — или испугался?

Забыв про ноющую рану, Лют резко притянул осмелевшую любовницу на себя, и они вдвоём завалились на волчью шкуру. Удерживая девушку за ягодицы, быстрым движением руки мужчина направил свой ствол в истекающее соками девичье лоно. Она сидела на нём верхом, как на резвом диком скакуне, который брыкался под ней, доставляя такую усладу, что хотелось кричать не своим голосом.

Забыв про ноющую рану, Лют резко притянул осмелевшую любовницу на себя, и они вдвоём завалились на волчью шкуру. Удерживая девушку за ягодицы, быстрым движением руки мужчина направил свой ствол в истекающее соками девичье лоно. Она сидела на нём верхом, как на резвом диком скакуне, который брыкался под ней, доставляя такую усладу, что хотелось кричать не своим голосом.

Несколько минут такого галопа лишь сильнее распалили любовников. Резко отстранив от себя Хельгу, Лют перевернул её на живот, затем навалился всем телом и вошёл в неё сзади. Это было похоже на сношение дворовых собак, стыдно и унизительно, но Хельга лишь ещё больше разошлась. В кураже «битвы» мужчина схватил девушку за волосы, будто рабыню-невольницу, стал сильно кусать её за шею и плечи, причиняя Хельге боль и сладостные ощущения одновременно. Его хватка становилась всё жестче, толчки всё сильнее, дыхание все тяжелее… И вот, издав утробный звериный рык, Лют разрядился в горящее лоно сильным потоком семени. Волна наслаждения накрыла и Хельгу — её нутро судорожно сжималось, высасывая и вбирая в себя мужские соки.

Несколько минут такого галопа лишь сильнее распалили любовников. Резко отстранив от себя Хельгу, Лют перевернул её на живот, затем навалился всем телом и вошёл в неё сзади. Это было похоже на сношение дворовых собак, стыдно и унизительно, но Хельга лишь ещё больше разошлась. В кураже «битвы» мужчина схватил девушку за волосы, будто рабыню-невольницу, стал сильно кусать её за шею и плечи, причиняя Хельге боль и сладостные ощущения одновременно. Его хватка становилась всё жестче, толчки всё сильнее, дыхание все тяжелее… И вот, издав утробный звериный рык, Лют разрядился в горящее лоно сильным потоком семени. Волна наслаждения накрыла и Хельгу — её нутро судорожно сжималось, высасывая и вбирая в себя мужские соки.

Немного отдышавшись, Хельга ждала, что Лют тут же отвернётся и захрапит, как обычно делает её муж, но парень поудобнее устроился на спине, уложив голову Хельги на здоровое плечё. — Вот смотрю я на тебя, Олька, — назвал он девушку на славянский манер, — и думаю — такое богатство подле меня лежит, и не пристроенное! Али мужики у вас слепые, али головы у них дурные? — в привычной шутливой манере стал рассуждать Лют. — Ну почему же, пристроенная я, — тихо сказала девушка, — хожу хозяйкой в доме богатого и могущественного ярла. Все мне почёт и уважение выказывают, живу в холе и неге, распоряжаюсь всеми, как хочу. — От чего же тогда тебя на сторону потянуло, девица? — чуть насторожился Лют, — мужу насолить хочешь? — Я чту и уважаю своего мужа! Он благородный и справедливый правитель, добрый хозяин, прославленный воин! — с обидой выпалила Хельга, поднявшись с плеча.

Немного отдышавшись, Хельга ждала, что Лют тут же отвернётся и захрапит, как обычно делает её муж, но парень поудобнее устроился на спине, уложив голову Хельги на здоровое плечё. — Вот смотрю я на тебя, Олька, — назвал он девушку на славянский манер, — и думаю — такое богатство подле меня лежит, и не пристроенное! Али мужики у вас слепые, али головы у них дурные? — в привычной шутливой манере стал рассуждать Лют. — Ну почему же, пристроенная я, — тихо сказала девушка, — хожу хозяйкой в доме богатого и могущественного ярла. Все мне почёт и уважение выказывают, живу в холе и неге, распоряжаюсь всеми, как хочу. — От чего же тогда тебя на сторону потянуло, девица? — чуть насторожился Лют, — мужу насолить хочешь? — Я чту и уважаю своего мужа! Он благородный и справедливый правитель, добрый хозяин, прославленный воин! — с обидой выпалила Хельга, поднявшись с плеча.

Встретившись с вопрошающим взглядом своего искусителя, Хельгу будто прорвало: — Мне шла семнадцатая зима, когда в наш дом пришла весть, что Хельг, смелый и преданный государству муж, героически пал под трусливыми стрелами степняков. Моя мать Тьордлейн, больше не имела хозяйских прав в доме, потому как не родила своему мужу сына. Единственным наследником нашего поместья был Хельми, двоюродный брат отца. Когда он прилюдно объявил о своих правах, он разрешил нам с матерью остаться, пока мне не исполнится семнадцать, и я не выйду замуж. Мы бы скитались, грязные и голодные, понимаешь? В день, когда тело Хельга придавали огню, собрались все, кто знал и уважал моего отца, кто прошёл с ним не одну кровавую битву. Среди них был и Асгрим. Через год он забрал меня сюда, в своё поместье, и объявил своей женой. Также он обещался ежегодно высылать жалование на содержание моей матери, чтобы она не превратилась в служанку в собственном доме. В первую ночь муж взял меня, как уличную девку, набросился, будто животное, сделал мне больно и пустил кровь. Вот уже три года почти каждую ночь он покрывает меня, в надежде, что я рожу для него сына…

Встретившись с вопрошающим взглядом своего искусителя, Хельгу будто прорвало: — Мне шла семнадцатая зима, когда в наш дом пришла весть, что Хельг, смелый и преданный государству муж, героически пал под трусливыми стрелами степняков. Моя мать Тьордлейн, больше не имела хозяйских прав в доме, потому как не родила своему мужу сына. Единственным наследником нашего поместья был Хельми, двоюродный брат отца. Когда он прилюдно объявил о своих правах, он разрешил нам с матерью остаться, пока мне не исполнится семнадцать, и я не выйду замуж. Мы бы скитались, грязные и голодные, понимаешь? В день, когда тело Хельга придавали огню, собрались все, кто знал и уважал моего отца, кто прошёл с ним не одну кровавую битву. Среди них был и Асгрим. Через год он забрал меня сюда, в своё поместье, и объявил своей женой. Также он обещался ежегодно высылать жалование на содержание моей матери, чтобы она не превратилась в служанку в собственном доме. В первую ночь муж взял меня, как уличную девку, набросился, будто животное, сделал мне больно и пустил кровь. Вот уже три года почти каждую ночь он покрывает меня, в надежде, что я рожу для него сына…

На этих словах Лют, как будто оживился: — Олька, а если ты от меня понесёшь (забеременеешь), что тогда? Как же ты с дитём-то? — Не понесу, не бойся. Я богов прогневала, мужу изменила, теперь они накажут меня бесплодием, — как-то спокойно и безучастно промолвила девушка.

На этих словах Лют, как будто оживился: — Олька, а если ты от меня понесёшь (забеременеешь), что тогда? Как же ты с дитём-то? — Не понесу, не бойся. Я богов прогневала, мужу изменила, теперь они накажут меня бесплодием, — как-то спокойно и безучастно промолвила девушка.

В груди у неё кольнуло не из-за этого… «Как же ты с дитём?»… Одна… Мысль о том, что, как только заживёт рана, Лют уберётся восвояси, тяжёлым камнем свалилась ей на голову. Её милый и пригожий любовник, которому она неистово отдавалась, с которым она впервые в жизни испытала страсть и наслаждение, ради которого она предала мужа, исчезнет из её жизни, также легко, как и появился.

В груди у неё кольнуло не из-за этого… «Как же ты с дитём?»… Одна… Мысль о том, что, как только заживёт рана, Лют уберётся восвояси, тяжёлым камнем свалилась ей на голову. Её милый и пригожий любовник, которому она неистово отдавалась, с которым она впервые в жизни испытала страсть и наслаждение, ради которого она предала мужа, исчезнет из её жизни, также легко, как и появился.

Слёзы градом посыпались из её глаз, солёными каплями скатывались на грудь. — Эх Олька, развела тут сырость! Сейчас водяной от самой Руси приплывёт, в омут нас утащит, — попытался развеселить девушку Лют, — Лада моя ненаглядная, я ведь рядом, никуда не делся.

Слёзы градом посыпались из её глаз, солёными каплями скатывались на грудь. — Эх Олька, развела тут сырость! Сейчас водяной от самой Руси приплывёт, в омут нас утащит, — попытался развеселить девушку Лют, — Лада моя ненаглядная, я ведь рядом, никуда не делся.

От этих нежных слов становилось ещё больнее. Хельга заглянула в ясные глаза Люта, затем порывисто впилась в его губы. Ей вновь захотелось поскорее слиться с его телом, забыться и умереть в его крепких объятиях.

От этих нежных слов становилось ещё больнее. Хельга заглянула в ясные глаза Люта, затем порывисто впилась в его губы. Ей вновь захотелось поскорее слиться с его телом, забыться и умереть в его крепких объятиях.

Хельга вошла в большой зал мужниного поместья, когда последние лучи солнца уже коснулись горизонта. В доме сегодня на удивление было спокойно — с отъездом Асгрима отбыли восвояси почти все прибывшие погостить родичи. В зале сидели только сёстры да племянницы ярла — кто был занят вышиванием, кто нянчился со своими ребятишками, кто обучал детей византийской грамоте. — Что же это ты, голубушка, второй день как затемно возвращаешься? — с притворной любезностью спросила Хельгу Инга, старшая сестра Асгрима. Это была строгая и властная женщина средних лет, вдовица, воспитывавшая четырёх сыновей, которых после смерти оставил ей муж. Инга не могла смириться с тем, что в братовом доме хозяйкой была неразумная двадцатилетняя девка без роду и племени, которая, к тому же, не очень-то и льнула к её брату. — Не сердись, благородная Инга, если доставила беспокойство, — учтиво отозвалась Хельга (гневить эту вредную бабу — себе дороже), — я помогала пахотным на полях. Нынче выдалась дождливая весна, сорняк из земли тянется — хоть огнём его жги! — Как же это — жена благородного ярла, будто кобыла, на поле пашет? — не унималась Инга, издали учуяв подвох. — Не из шёлка мои руки сотканы, чтобы работы бояться, да и ярлу в том почёт и уважение будет, — дерзко ответила раздражённая девушка, — а теперь прошу простить, мне нужно обсудить приготовления к приезду мужа, — скороговоркой выпалила Хельга, и направилась в сторону комнаты, в которой с разрешения Асгрима жил Вермунд — главный распорядитель и казначей поместья.

Хельга вошла в большой зал мужниного поместья, когда последние лучи солнца уже коснулись горизонта. В доме сегодня на удивление было спокойно — с отъездом Асгрима отбыли восвояси почти все прибывшие погостить родичи. В зале сидели только сёстры да племянницы ярла — кто был занят вышиванием, кто нянчился со своими ребятишками, кто обучал детей византийской грамоте. — Что же это ты, голубушка, второй день как затемно возвращаешься? — с притворной любезностью спросила Хельгу Инга, старшая сестра Асгрима. Это была строгая и властная женщина средних лет, вдовица, воспитывавшая четырёх сыновей, которых после смерти оставил ей муж. Инга не могла смириться с тем, что в братовом доме хозяйкой была неразумная двадцатилетняя девка без роду и племени, которая, к тому же, не очень-то и льнула к её брату. — Не сердись, благородная Инга, если доставила беспокойство, — учтиво отозвалась Хельга (гневить эту вредную бабу — себе дороже), — я помогала пахотным на полях. Нынче выдалась дождливая весна, сорняк из земли тянется — хоть огнём его жги! — Как же это — жена благородного ярла, будто кобыла, на поле пашет? — не унималась Инга, издали учуяв подвох. — Не из шёлка мои руки сотканы, чтобы работы бояться, да и ярлу в том почёт и уважение будет, — дерзко ответила раздражённая девушка, — а теперь прошу простить, мне нужно обсудить приготовления к приезду мужа, — скороговоркой выпалила Хельга, и направилась в сторону комнаты, в которой с разрешения Асгрима жил Вермунд — главный распорядитель и казначей поместья.

«Ишь ты, хозяйственная какая! Ну уж я тебя выведу на чистую воду, подстилка ты эдакая!» — злобно сверкнула глазами ей в след Инга.

«Ишь ты, хозяйственная какая! Ну уж я тебя выведу на чистую воду, подстилка ты эдакая!» — злобно сверкнула глазами ей в след Инга.

Хельга робко отодвинула навешанную в проёме медвежью шкуру, и увидела погруженного в работу Вермунда. Усердный казначей вел подсчёт битой охотниками пушнины и добытой рыбы — что на запасы пойдёт, а что можно и на торг отправить. — Прости, что тревожу, Вермунд, — обратилась негромко Хельга, — много ли охотники принесли дичи? Хватит ли на мену? — Приветствую, благородная Хельга, — встал из-за стола и учтиво поклонился мужчина, — не сочти за труд, взгляни и сама убедись, что торг нынче будет выгодным. Куницы в лесах столько, что хватит на десяток шубок каждой из жилиц дома и окрестностей! — весело добавил счетовод.

Хельга робко отодвинула навешанную в проёме медвежью шкуру, и увидела погруженного в работу Вермунда. Усердный казначей вел подсчёт битой охотниками пушнины и добытой рыбы — что на запасы пойдёт, а что можно и на торг отправить. — Прости, что тревожу, Вермунд, — обратилась негромко Хельга, — много ли охотники принесли дичи? Хватит ли на мену? — Приветствую, благородная Хельга, — встал из-за стола и учтиво поклонился мужчина, — не сочти за труд, взгляни и сама убедись, что торг нынче будет выгодным. Куницы в лесах столько, что хватит на десяток шубок каждой из жилиц дома и окрестностей! — весело добавил счетовод.

Погрузиться в хозяйские дела сейчас казалось Хельге лучшим лекарством от тоски, которая душила её по дороге от землянки до дома. Расставание с Лютом было тяжёлым и болезненным.

Погрузиться в хозяйские дела сейчас казалось Хельге лучшим лекарством от тоски, которая душила её по дороге от землянки до дома. Расставание с Лютом было тяжёлым и болезненным.

Хельга пересекла небольшую, хорошо освещённую комнату, и присела за стол, на котором лежали исписанные шкуры. Хорошо разбиравшаяся в подсчёте, девушка принялась внимательно изучать записи, стоящий у неё за спиной Вермунд постоянно давал кое-какие пояснения. И вдруг она буквально кожей почувствовала, что взгляд казначея переместился с записей на её спину, точнее, шею. — Благородная Хельга, — вкрадчиво обратился Вермунд, — твою шею будто терзала стая хищных птиц! Кожа — сплошные синяки и ссадины! Ты попала в беду? — Вермунд, ну что ты! — на лбу девушки выступила холодная испарина, — напоролась в полях на борону, и шмякнулась, как неуклюжая корова! Я завтра к знахарке пойду, травок лечебных возьму, за два дня всё исчезнет! — напряжённо затараторила Хельга. — Я пожелаю тебе скорейшего выздоровления, благородная Хельга, и прости мне мою дерзость, — чуть склонив голову, промолвил Вермунд, — ты, верно, устала, госпожа? — И вправду… Тело ломит, голова, будто сейчас напополам расколется… пойду почивать, да и ты не засиживайся! — строго наказала хозяйка. — Спокойного сна тебе, благородная Хельга! — пожелал счетовод во след уходящей девушке. — И тебе, Вермунд!

Хельга пересекла небольшую, хорошо освещённую комнату, и присела за стол, на котором лежали исписанные шкуры. Хорошо разбиравшаяся в подсчёте, девушка принялась внимательно изучать записи, стоящий у неё за спиной Вермунд постоянно давал кое-какие пояснения. И вдруг она буквально кожей почувствовала, что взгляд казначея переместился с записей на её спину, точнее, шею. — Благородная Хельга, — вкрадчиво обратился Вермунд, — твою шею будто терзала стая хищных птиц! Кожа — сплошные синяки и ссадины! Ты попала в беду? — Вермунд, ну что ты! — на лбу девушки выступила холодная испарина, — напоролась в полях на борону, и шмякнулась, как неуклюжая корова! Я завтра к знахарке пойду, травок лечебных возьму, за два дня всё исчезнет! — напряжённо затараторила Хельга. — Я пожелаю тебе скорейшего выздоровления, благородная Хельга, и прости мне мою дерзость, — чуть склонив голову, промолвил Вермунд, — ты, верно, устала, госпожа? — И вправду… Тело ломит, голова, будто сейчас напополам расколется… пойду почивать, да и ты не засиживайся! — строго наказала хозяйка. — Спокойного сна тебе, благородная Хельга! — пожелал счетовод во след уходящей девушке. — И тебе, Вермунд!

Конечно, о спокойном сне не могло быть и речи. Он всё видел, он всё понял, он наверняка донесёт Асгриму, и тогда… Тогда случится нечто ужасное… Ведь если Люта найдут, его покалечат, или того хуже — убьют…

Конечно, о спокойном сне не могло быть и речи. Он всё видел, он всё понял, он наверняка донесёт Асгриму, и тогда… Тогда случится нечто ужасное… Ведь если Люта найдут, его покалечат, или того хуже — убьют…

Хельга даже испуганно затрясла головой от этой мысли. Она представила, как сильный, огромный Асгрим изобьёт Люта в кровавое месиво, а потом еле живого, привязанного верёвкой к луке седла, протащит по земле вдоль своих необъятных владений. То же самое он может сделать и с непокорной женой.

Хельга даже испуганно затрясла головой от этой мысли. Она представила, как сильный, огромный Асгрим изобьёт Люта в кровавое месиво, а потом еле живого, привязанного верёвкой к луке седла, протащит по земле вдоль своих необъятных владений. То же самое он может сделать и с непокорной женой.

Однако собственная участь совсем не волновала Хельгу, без милого сердцу Люта — этого негаданно возникшего наваждения — ей будет незачем топтать землю. Как только сможет, она отправится к любовнику, и они вместе что-нибудь придумают.

Однако собственная участь совсем не волновала Хельгу, без милого сердцу Люта — этого негаданно возникшего наваждения — ей будет незачем топтать землю. Как только сможет, она отправится к любовнику, и они вместе что-нибудь придумают.

Вместе… С этим заветным словом девушка провалилась в глубокий беспокойный сон.

Вместе… С этим заветным словом девушка провалилась в глубокий беспокойный сон.

Хельга быстро шла по уже хорошо знакомой тропинке, которая вела к полуразваленному домику. На душе было не спокойно. Пять дней она не выходила за пределы поместья, чтобы не накликать на себя подозрения Вермунда и противной Инги. Хельга усердно хлопотала по хозяйству, отдавала поручения, следила за работой на полях, словом, как могла, отвлекалась от скверных мыслей и предчувствий…

Хельга быстро шла по уже хорошо знакомой тропинке, которая вела к полуразваленному домику. На душе было не спокойно. Пять дней она не выходила за пределы поместья, чтобы не накликать на себя подозрения Вермунда и противной Инги. Хельга усердно хлопотала по хозяйству, отдавала поручения, следила за работой на полях, словом, как могла, отвлекалась от скверных мыслей и предчувствий…

Во время завтрака девушка объявила всей семье, что в лесу, похоже, завёлся браконьер, который разоряет расставленные ею капканы на мелкого зверя. И теперь она пойдёт в лес, чтобы лично поймать вора за руку и наказать по всей строгости закона. — Хельга, не болтай! Наверняка этот ворюга — сильный и крепкий мужчина, который тебя покалечит или убьёт! Пошли охотников, или кого-нибудь из дружины Асгрима! — взволнованно промолвила Рунгерд, одна из младших сестёр ярла. Это была добродушная и отзывчивая девушка, которая искренне любила и уважала Хельгу, как кровную родственницу. Подруги всегда проводили вместе много времени, хлопотали по хозяйству, рукодельничали по вечерам. Рунгерд была женой Ульва, командующего несколькими сотнями воинов в дружине Асгрима, и к концу лета должна была родить мужу ребёнка. Брат разрешал жить ей под своим кровом, пока муж находился в воинских казармах. — Брось, Рунгерд, я ведь не собираюсь вступать с ним в схватку! — с притворным спокойствием сказала взволнованная обманщица, — я хочу только выследить этого пса, узнать, откуда он. А охотники наделают много шума, и, скорее всего, спугнут непутёвого. — Я тоже считаю, что это не твоё дело! Ты — женщина, а не берсерк! Пускай мужчины управляются с этим, а ты следи, чтобы пшеницы впрок собрали! Вон нынче неурожай какой! — сурово отозвалась Астрид, средняя сестра ярла. — Ну хватит вам причитать, наседки! — стукнула кулаком вконец разозлённая девушка, — я дочь воина и благородного хольда (землевладельца), и сумею постоять за себя. Это моё вам хозяйское слово, всё равно по-моему будет!

Во время завтрака девушка объявила всей семье, что в лесу, похоже, завёлся браконьер, который разоряет расставленные ею капканы на мелкого зверя. И теперь она пойдёт в лес, чтобы лично поймать вора за руку и наказать по всей строгости закона. — Хельга, не болтай! Наверняка этот ворюга — сильный и крепкий мужчина, который тебя покалечит или убьёт! Пошли охотников, или кого-нибудь из дружины Асгрима! — взволнованно промолвила Рунгерд, одна из младших сестёр ярла. Это была добродушная и отзывчивая девушка, которая искренне любила и уважала Хельгу, как кровную родственницу. Подруги всегда проводили вместе много времени, хлопотали по хозяйству, рукодельничали по вечерам. Рунгерд была женой Ульва, командующего несколькими сотнями воинов в дружине Асгрима, и к концу лета должна была родить мужу ребёнка. Брат разрешал жить ей под своим кровом, пока муж находился в воинских казармах. — Брось, Рунгерд, я ведь не собираюсь вступать с ним в схватку! — с притворным спокойствием сказала взволнованная обманщица, — я хочу только выследить этого пса, узнать, откуда он. А охотники наделают много шума, и, скорее всего, спугнут непутёвого. — Я тоже считаю, что это не твоё дело! Ты — женщина, а не берсерк! Пускай мужчины управляются с этим, а ты следи, чтобы пшеницы впрок собрали! Вон нынче неурожай какой! — сурово отозвалась Астрид, средняя сестра ярла. — Ну хватит вам причитать, наседки! — стукнула кулаком вконец разозлённая девушка, — я дочь воина и благородного хольда (землевладельца), и сумею постоять за себя. Это моё вам хозяйское слово, всё равно по-моему будет!

С этими словами Хельг

С этими словами Хельг

40

40