А за ужином, под пиво,

Стал он рассуждать хвастливо:

«Что бояться? Так и так…

Что я, братцы, не козак?

Не боюсь! – всё голосил он, –

Никакой бесовской силы!»

Но когда привстал Явтух,

У Хомы и взгляд потух!

«Что уже?» «Пора, философ,

Вон уж звезд на небе россыпь…

Потянуло от земли…»

И Хома кивнул: «Пошли…»

Двинулись в храм по бурьяну,

И философ непрестанно,

Словно покидал наш свет,

Всё оглядывался вслед.

Видно было, что боялся,

Всё заговорить пытался,

Всё сочувствия искал,

Но седой Явтух молчал.

Да и Дорош был не очень

По дороге разговорчив,

Скорбно за Хомою шли,

Как на казнь его вели…

Адским, жутким был тот вечер…

В небе рвался криком кречет,

Страшен вой был волчих стай,

Страшен был собачий лай…

Наконец, словно спешили,

Церковь второпях закрыли,

И Хома остался в ней

Среди ликов и теней…

Там все было как доныне:

Гроб стоял посередине,

Свечи, разгоняя мрак,

Трепетали точно так…

Вспоминая заклинанья,

Мелом, как и делал ране,

Очертил философ круг,

Подавляя свой испуг.

«Святый Господи Иисусе!

Ничего не побоюся!

Отчитаю кое-как,

Я козак, иль не козак?»

Встал к клиросу, за границу,

Опустил глаза в страницу,

И, собрав остаток сил,

Вслух молитвы забубнил.

Торопясь, листы мелькают…

Осознал вдруг, что читает

Он совсем не то в тот миг,

Что написано на них!

То ли страха ожиданье

Захватило всё вниманье,

То ль рассудок сам собой

Помутился, как больной.

Смысл в строчках явно сбился,

Понял Брут, перекрестился,

И чтоб страх перетерпеть,

Стал молитвы громко петь!

Стало легче, слава Богу,

И Хома стал понемногу

Потихоньку оживать,

Страхи преодолевать.

Но вдруг, с грохотом особым,

Крышка треснула у гроба!

И покойница тотчас

Из него приподнялась!

Глянула незрячим оком,

Извиваясь, как-то боком,

Молча, словно злобный мим,

Стала на пол рядом с ним.

Был мертвец до жути страшен!

Не сравниться со вчерашним:

Стал худым, позеленел,

Саван клочьями висел…

Замахал вокруг руками,

Грозно застучал зубами,

И под купол церкви ввысь

С губ заклятья понеслись!

Тут же вихрь, мешая стоны,

Вдруг сорвал со стен иконы,

Закрутил со всех сторон

Под разбитых стёкол звон!

И со всех щелей и окон,

Чудищ вдруг полезло столько,

Словно бы со всей земли

Все уроды приползли!

Описать всех этих тварей

И в горячечном угаре,

Не набрав себе грехов,

Никому не хватит слов!

Висельники и козлища,

Кожнокрылых тварей тыщи,

Вурдалаки-упыри,

Ведьмаков полсотни три!

Всякой «нежити» по паре,

Сто утопленников старых,

А скелетов, твою мать,

Тех вообще не сосчитать!

Сонмища ползучих гадов…

В общем, все исчадья ада,

Что для богомерзких дел

Дьявол сотворить сумел!

Жуткие тела и рожи,

На людские не похожи,

Сбились в гнусный, страшный круг,

Ведьму обступив вокруг!

А она захохотала,

Саван ветхий разодрала,

Взвизгнула, Хому кляня:

«Он не захотел меня!. .»

И от злобы сотрясаясь,

Развернула не стесняясь,

Под исчадий адских рёв,

Всю промежность до краёв!

«Разве там внутри не мило?

Разве там уже всё сгнило?

Врёшь, бурсак, моя пизда

Как и раньше – хоть куда!

Покажите же мерзавцу

От чего он отказался!

Пусть посмотрит, как в аду

Могут выебать пизду!»

И сливаясь влагой жгучей,

Рухнула пред этой кучей,

Встала «раком», «зад» задрав,

В ожидании «забав»!

Гнусный сброд посланцев адских,

В предвкушеньи оргий блядских,

Жуткой, грязной сворой всей

Бросился с восторгом к ней!

Как один, горя глазами,

С визгом затрясли хуями,

У кого, конечно, был,

Не отпал, или не сгнил!

Облепили словно мухи

И пошли «красотку» «чухать»!

В задницу, в пизду и в рот

Кто куда как попадёт!

«Драли» смачно, не жалели,

И крутили, и вертели,

Разрывая в пух и прах,

Словно куклу на хуях!

Извращались, изгалялись,

Друг за дружкою менялись,

И компанией, и врозь,

Протыкали всю насквозь!

Те, что с членом распрощались,

Так и те вовсю старались

«Дырки» в «куче» отыскать –

Хоть рукой поковырять!

И она, со сладкой мукой

Пропускала эти руки,

Их в промежность твари ей

Загоняли до локтей!

Стоя, сидя, лёжа, «раком»,

Так пизду порвали, сраку,

Что сам чёрт не соберёт,

Напрочь разорвали рот…

Тело разлагаться стало,

Кожа клочями слезала,

А уж задница и «щель»

Расползались как кисель!

Спермой по уши залита,

Вылупив огромный клитор,

Ведьма, брызгая струёй,

Вилась между них змеёй!

И блевала там, и ссалась,

И визжала, и смеялась,

И орала, и тряслась,

И «кончала» сотни раз!

Из Хомы, под это дело,

Вылетел остаток хмеля,

Он доселе не видал,

Чтоб хоть кто так бабу «рвал»!

До того всё жутко было,

Все молитвы позабыл он,

Не читал уже, не пел,

Лишь во все глаза глядел…

Онемел вконец от страха

С нескончаемого «траха»,

Встали дыбом волоса,

Вылезли на лоб глаза!

окончание скоро будет…