Внимание, рассказ не рекомендуется к прочтению несовершеннолетними, а также людьми с неустойчивой психикой.

Часть I. Лестница падших.

Извещение пришло в воскресенье. Точнее сказать, обнаружила я его в воскресенье, а когда оно пришло – сегодня, в воскресенье, или вчера, в субботу, я не знала, так как предыдущий раз заглядывала в почтовый ящик накануне утром, когда выходила в магазин за хлебом. Разглядывая маленький серый листочек, сообщавший, что в почтовом отделении меня ожидает заказное письмо, я почувствовала, как у меня тоскливо заныло под сердцем. Существовала, конечно, слабая надежда, что в письме счёт из налоговой или рекламное предложение. Но нехорошее предчувствие уже прочно поселилось в груди. Я спрятала извещение в сумочку, спустилась по ступенькам вниз, и вышла из подъезда на улицу. Погожий зимний день с морозом и солнцем (совсем как у Пушкина) немного поднял настроение. Почтовое отделение находилось недалеко – через три дома от моего. По дороге я зашла в продуктовый магазин, купила полкило пельменей. Сама-то я придерживаюсь строгой диеты, но Катька их обожает. Её стройной юной фигурке сладкое, мучное и мясное не наносит никакого вреда.

На почте было немноголюдно. Подойдя, к свободному окошку я предъявила уведомление. Равнодушная тетка за стеклом небрежно швырнула на стойку не один, как я ожидала, а два одинаковых конверта без обратного адреса. Одно письмо было адресовано мне, а другое – Катерине. Сомнений оставалось все меньше. Непослушными пальцами я убрала конверты в сумочку.

Придя домой, я скинула пальто и сапоги, не раздеваясь, прошла в гостиную. Извлечённые из сумочки конверты обжигали ладони. Я вскрыла предназначенное мне письмо: стандартный казенный бланк с гербом Министерства юстиции.

Казенные строчки занозами залезают в сознание, лишая надежды:

Уважаемая Наталья Сергеевна!

Настоящим извещаем Вас, что по результатам рассмотрения Вашего прошения о помиловании смягчающих обстоятельств, позволяющих заменить высшую меру социальной защиты на иное наказание, не связанное с лишением жизни, не установлено. Сообщаем, что для исполнения вынесенного в отношении Вас приговора N от дд.мм.гг Вам необходимо явиться дд.мм.гг в 12 ч. 30 мин. в Центр исполнения наказаний при Специальном судебном присутствии N-й губернии по адресу: *****. Явка строго обязательна. Неявка без уважительных причин влечёт за собой уголовную ответственность по ст. 1254 Имперского Уложения о наказаниях.

В конверте была ещё одна бумажка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась памяткой для осуждённых к высшей мере социальной защиты. Согласно этой памятке, приговорённому (приговорённой) следовало явиться в ЦИН за пять минут до назначенного времени. При себе иметь удостоверение личности, смену белья, носки (для женщин также ночную рубашку и тапочки), запас продуктов на пять суток, косметические и гигиенические принадлежности. Рекомендовалось также заблаговременно произвести эпиляцию на интимных зонах.

Несколько минут я тупо пялилась в окно, за которым лежал засыпанный снегом город, собирая в кучу шизофренически разбегающиеся мысли. Через пять дней меня казнят. Холодно и бездушно лишат жизни, а перед этим будут долго и изощренно мучить. Как я дошла до жизни такой? Очень своевременный вопрос. Трудно сказать, с чего именно все началось. Может с судебной реформы, а может, с Катьки или Самвела. Жизнь подкладывает подлянки исподволь, незаметно. Из ниточек завязываются отдельные узелки, а из них, в свою очередь, порой рождается тугая удушающая петля.

Двадцать лет назад наша прекрасная страна была провозглашена Империей. Реставрация Империи повлекла за собой глубокие реформы. Население было разделено по имущественному признаку на четыре класса: дворяне, господа, мещане, и рабы. Согласно закону о цифровой безопасности, наиболее социально незащищенные сословия (мещане и рабы) подлежали обязательному цифровому кодированию. При рождении им в мозг вживлялась капсула с микрочипом, позволявшая отслеживать их местоположение, а на предплечье наносился специальный штрих-код. Дворяне и господа имели право на ношение специальных отличительных знаков в виде золотой лилии и серебряного жука скарабея, соответственно классу. Рабам помимо чипа полагались ещё цифровые ошейники. В рабство к государству и частным корпорациям попадали, как правило, за долги по налогам, невыплаченные кредиты и ипотеку. Иногда, в качестве наказания, или для того чтобы расплатиться с долгами, родители продавали в рабство несовершеннолетних детей. Обращать в рабство дворян и господ запрещалось. Государственные рабы выполняли общественные работы (строили дороги, мосты, убирали мусор и и.д.), а коммерческие, как правило, трудились на заводах и фабриках или прислуживали в домах привилегированных сословий. Новые веяния коснулись и судебной системы. По многочисленным просьбам населения была восстановлена смертная казнь, как для мужчин, так и для женщин. Дворян и господ к смертной казни приговаривали только в исключительных случаях и по личному распоряжению Его Высочества Императора. Для прочих же действовали обычные уголовные суды. Разумеется, введение смертной казни стало только первым этапом реформы, имеющей целью улучшение нравов в Империи. Через несколько лет для мещан и рабов были введена система телесных наказаний. За совершение административных правонарушений, например, нарушение ПДД или езду в нетрезвом виде, провинившихся приговаривали к порке розгами или плетьми. За мелкое воровство и хищения дробили пальцы, отрубали руки и ноги, клеймили раскалённым железом. За более серьёзные преступления была предусмотрена каторга или смертная казнь.

Все эти новшества способствовали небывалому в истории расцвету нашей страны (по крайней мере, так говорили в новостях по телевизору)…

Катька появилась в моей жизни три года назад и почти случайно (хотя, как говорили древние, случайность – это всего лишь непознанная закономерность). Она была дочерью моей лучшей подруги Марины Беловой, которая умерла от тяжелой болезни. Перед смертью Марина попросила меня не бросать Катю, которой тогда едва исполнилось пятнадцать лет, на произвол судьбы. Родственников у Катьки кроме Марины не было. Маринин муж (и Катькин отец) ушёл из семьи вскоре после рождения Кати, оставив Марину в одиночестве, да ещё с грудным ребёнком на руках. Марина сутками вкалывала, чтобы обеспечить Кате достойное будущее. Поскольку Катя происходила из мещан, после смерти матери до совершеннолетия её ждал Работный Дом, который мало чем отличался от каторги (квартира Марины отходила за долги «Чудо-Банку»). Идея взять Катерину на воспитание пришлась мне по душе. Сама я детей иметь не могла (были проблемы по женской части) и к своим тридцать восьми годам проживала одна в двухкомнатной квартире. Пребывание Катьки в моем доме должно было скрасить одиночество. Катя казалась мне ангелочком во плоти. Красивая, скромная, сероглазая девочка с безупречными манерами. Такой запомнила я ее, когда бывала в гостях у Марины. Боже…, как же я ошибалась. Первое время Катя Белова действительно была паинькой. Но через полгода в неё словно вселился бес. Она прогуливала уроки в школе, начала курить, и тесно общаться с противоположным полом. Причём, сверстники её интересовали не слишком. Катя предпочитала мужчин старше себя. Юная развратница часто появлялась дома глубоко заполночь пьяная в лоск, а то и в лоскуты. Я ругала Катьку, устраивала скандалы, грозилась ее выпороть или сдать в Работный Дом. Похмельная Катька плакала и обещала исправиться, но её обещаний хватало ненадолго. После девятого класса Катерина ушла из школы, объявив, что образования с неё хватит, и пора уже начинать зарабатывать деньги. Я пристроила Катю продавщицей в магазин, где работала управляющим менеджером. Катерина взялась за ум и до недавнего времени радовала меня примерным поведением. Беда пришла оттуда, откуда я её совсем не ждала. На Катьку положил глаз сын хозяина магазина Артура Карпеняна — Самвел. Смуглолиций южный красавец на БМВ последней модели покорил ее сердце цветами, шампанским, и свиданиями в лучших ресторанах города.

Катька объявила, что через полгода выходит за Самвела замуж. Молодые запланировали медовый месяц на море. Самвел, который крутился по бизнесу, предложил перед свадьбой подзаработать денег – взять на реализацию в наш магазин крупную партию безакцизной водки. Понимая, чем это дело может нам грозить, я долго отнекивалась, но хитрая лиса — Катька сумела меня уговорить. Первое время все шло как по маслу, и я регулярно откладывала деньги ей на приданное. Однако в одну из поставок к нам попала «паленка». Несколько десятков человек отравились (правда не насмерть). Дело имело большой резонанс. Полиции не составило труда прокрутить цепочку и выйти на наш магазин. Почувствовав, что пахнёт жареным, семейство Карпенян растворилось в неизвестном направлении. Мы же с Катериной предстали перед судом. На мягкий приговор я не надеялась, но рассчитывала отделаться каторгой или, в крайнем случае, повешением. Однако наказание оказалось гораздо строже. Мы обе нарвались на колесование. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло поведение Беловой на суде. Вместо того, чтобы смиренно каяться, просить прощения, Катерина наряжалась для походов на судебные заседания в вызывающе короткие юбки, грубила судье и пререкалась с прокурором. Кончилось тем, что после очередной Катиной дерзости, взвинченный до белого каления служитель Фемиды приказал приставу заставить её замолчать, и свой приговор Белова выслушала с кляпом во рту. Суд приговорил меня к смертной казни через колесование первой степени, а Катерину — к колесованию второй степени (чем первая степень отличается от второй, я понятия не имела). В качестве дополнительного наказания нам предстояло провести пять дней в камере пыток. До казни меня должны были подвергнуть обычной, а затем чрезвычайной пытке. К Беловой, учитывая ее юный возраст, суд проявил гуманность, предписав только обычную пытку…

До исполнения приговора нас отпустили домой, установив за нами электронный надзор. Катерина была с рождения чипована и специальных технических средств для слежки за ней не требовалась. Хотя я и была потомственной мещанкой, чип мне не внедряли, так как я родилась ещё до выхода закона о цифровой безопасности. По-этому суд распорядился надеть на меня электронный браслет. С момента провозглашения приговора прошло два месяца. Все это время я тешила себя надеждами на смягчение наказания. И вот… Надежды больше нет.

Я сидела в гостиной на диване, в десятый раз перечитывая злосчастное письмо, как будто надеясь, что его содержание при очередном прочтении изменится. На глаза наворачивались злые слезы. В одной книжке по психологии я прочитала про пять стадий принятия неизбежного: отрицание, гнев, торг, депрессия, и наконец, принятие. Судя по всему, сейчас я находилась на второй. «Нужно же Катька сказать, — подумала я, — представляю как я сейчас выгляжу.» Не раскисать, барышня. Выше голову! Нужно просто принять неизбежное и точка. Взяв с туалетного столика зеркальце, я внимательно осмотрела свою физиономию. На меня смотрела симпатичная женщина лет тридцати пяти (я выгляжу моложе своих лет) с пышной гривой каштановых волос и грустными усталыми глазами. Набрав в легкие побольше воздуха, я встала с дивана и продефилировала в Катину комнату. Белова в неглиже валялась на неубранной постели. На ней была коротенькая, до пупка, шелковая пижамная кофточка и полупрозрачные кружевные шортики. В руке у Катьки был наполовину пустой бокал с коньяком. Початая бутылка стояла на полу возле кровати.

— Что, допрыгалась, предпринимательша хренова! – я со злостью швырнула на постель невскрытое письмо, адресованное Катье, — завтра в ЦИН идти.

Белова подняла на меня полный страдания взгляд:

— Что отказали?

— Мне – да. Тебе, думаю, тоже. Сама открывай.

Катерина нетвердой рукой поставила бокал на пол, взяла конверт осторожно, как будто прикасалась к гремучей змее. Вскрыла, достала письмо, прочитала, не глядя швырнула в дальний угол. Обиженно, как ребёнок, надула губки. По щекам её покатились слезы.

— Самвельчик, миленький, ну почему ты меня бросил…, — захныкала Катя. – Ты же ведь придешь за мной и спасёшь, правда… Тёть Наташ, давай сбежим… Найдём Самвела… Я знаю, он хотел взять меня с собой но ему что-то помешало… Может, его тоже схватили. Он сейчас в тюрьме.

Катино сюсюканье взбесило меня даже больше, чем проклятое письмо. Я схватила Белову за кофточку, рывком посадила в кровати:

— Дура ты, чипованая! Куда ты сбежишь. Найдут и колесование тебе мелочью покажется. В кипятке живьём сварят.

— Ну тогда ты теть Наташ беги, — пьяно пробормотала Катя. — Обо мне не думай. Я… я все вытерплю. Меня Самвел вытащит.

— Ага, жди! Он уже где-нибудь высоко в горах. На исторической родине коз трахает. Как я тебя могу бросить, Катюш. Вместе согрешили, вместе и отвечать будем. И на казнь пойдём вместе.

Катька опять зарыдала. Мне стало жаль девчонку. Я присела рядом на кровать, осторожно обняла Катю за вздрагивающие плечи, долго гладила по спутанным волосам, и шептала в ушко всякие успокаивающие глупости. Катя немного повеселела.

— Вставай, детка, нужно приготовиться, — сказала я. – Выбрать вещи, прибраться в квартире. Потом некогда будет.

— Теть Наташ, ты пожалуйста сама…, — попросила Катя. – Я хочу побыть одна.

— Ладно, только много не пей. Завтра придётся встать пораньше.

Оставив Катерину предаваться горю в одиночестве, я вернулась в гостиную, открыла шкаф и начала выбирать, что взять с собой. Оказалось, что когда принимаешь неизбежное, становится гораздо легче. Я сложила свою одежду, обувь, и прочие необходимые принадлежности в большую спортивную сумку. Потом занялась сбором Катькиных шмоток, выбрав на свой вкус. Перебрала бумаги, выбросив все ненужное, сходила в магазин за продуктами. Такое ощущение, будто не на казнь собираюсь, а в длительную командировку. Потом приготовила ужин. Отнесла в Катькину комнату тарелку ее любимых пельменей. Девчонка уже не плакала, а смотрела какой-то дурацкий ролик на ютубе. Она вяло и без аппетита перекусила, не отрываясь от экрана компьютера. Когда я разобралась с делами, была уже глубокая ночь. На мой смартфон пришла эсэмеска с приглашением на «процедуру» в ЦИН. «Едрить через коромысло, — подумала я, — какая трогательная забота». На всякий случай я завела будильник на девять утра, и легла было в постель с бокалом вина, но вдруг вспомнила кое о чем. В памятке для приговорённых было сказано, что нужно выбрить растительность в интимных местах. С подмышками у меня всегда полный порядок, а вот внизу я брилась нечасто. Артуру Карпеняну, с которым мне время от времени приходилось встречаться не только на работе, но и в койке, нравились небритые женщины. Вздохнув, я вылезла из постели, и поплелась ванную комнату. После горячего душа с помощью бритвы избавилась от волос на лобке, потом воспользовалась депилятором. Теперь мой лобок и срамные губы сияли первозданной наготой. Мне казалось, что перед завтрашним днем я не усну, но вырубилась я почти сразу, как только голова коснулась подушки. Утром я проснулась по будильнику. Разбудила недовольную Катьку (обычно, когда не нужно идти на работу она дрыхнет до одиннадцати утра). Мы позавтракали и начали собираться. Катерина сегодня была в странном, возбужденно-приподнятом настроении, да и мне не верилось, что через несколько часов нам предстоит очутиться в пыточном застенке.

Белова долго вертелась перед зеркалом, накладывая макияж. В своё последнее путешествие она нарядилась во все лучшее как новогодняя елка: надела золотые серьги с аметистом, которые достались ей в наследство от матери, на плечи накинула шубку из соболя. Я облачилась в своё повседневное пальтишко на рыбьем меху. Из украшений выбрала маленькие серебрянные сережки-гвоздики.

— Присядем, что ли на дорожку? – предложила я, опускаясь на низкий пуфик в коридоре.

— Что, думаешь пути не будет? – саркастически усмехнулась безбожница Белова. – Нам с тобой теть Наташ не о том надо беспокоиться. Если нас переедет машина или на голову упадёт кирпич, так это вообще классно будет.

— Вот нет в тебе веры Катька, ни на грош, — возмутилась я. — А зря. Думаешь, первые христианки, идя на муки, о кирпичах мечтали. Нет. Они духовный подвиг совершали! Расставались с жизнью достойно.

— Ой, теть Наташ, ну какая же душная. Религиозная прям до усрачки. Просто древние римляне строили надежно, не халтурили. У них кирпичи никому на голову не падали. А чтобы тогда под колесницу попасть, это надо было очень постараться.

— Поговори ещё, — разозлилась я. — Надеюсь, в ЦИНе тебя высекут как положено. Чтоб язык за зубами держала… Ладно, Кать, пойдём, а то опоздаем.

Взяв сумки, мы вышли за порог. Ключ от квартиры я бросила в почтовый ящик. Его заберёт старшая по дому. После казни квартира будет конфискована в счёт уплаты ущерба.

Центр исполнения наказаний находился на окраине города. От нашего дома до ЦИНа на маршрутке ехать не меньше двадцати минут. Это, если пробок не будет. Я взглянула на часы. До половины первого ещё почти час.

— Теть Наташ, а давай такси возьмём, — предложила Катя. – Чего с сумками на вонючей маршрутке тащиться.

— Кать, я бы с удовольствием, но вчера все до копейки потратила. Продукты купила. Оставила только мелочь на дорогу.

— У меня есть последняя пятихатка, — призналась Катя. – Заныкала на всякий случай. Теперь-то она мне ни к чему.

Катерина вытащила из кармана шубки мобильник и вызвала такси. Черная Тойота Королла с шашечками остановилась у нашего подъезда через пять минут.

— Так я и думала, — прокомментировала Белова. – Обожаю чёрный цвет.

Мы погрузили вещи. Катька села рядом с водителем, а я «на заднюю парту». Машина выехала со двора.

— Куда едем? – спросил таксист – небритый темноволосый мужчина средних лет.

Я назвала адрес ЦИНа.

— Он оно как! – удивился водила. – Никак, девочки, грехи искупать? Что, дорогу на красный свет перешли? У меня вот супруга с полгода назад попалась. Под «кирпич» проехала. Выдали ей двадцать ударов плетью. Неделю не могла на задницу сесть. Зато теперь ездит исключительно по правилам.

— Нет дядечка, у нас другое наказание, — охотно поддержала разговор Катя. – Мы на казнь.

— Ого! Строго…, с вами! – недоверчиво глядя на нас проронил таксист. – За что же так?

— Разбой с мокрухой, — доверительно склонившись к плечу водителя, прошептала Катя. — Мы из себя проституток изображали. Натуха (Катя кивнула в мою сторону) на дороге стояла, тачку ловила. Потом я подтягивалась. Вдвоём мы таксистов душили. Лавэ не меряно поднимали. А потом… гуляй душа по ресторашкам. Бывало, купишь себе красненькую машинку, юбочку пошьёшь с отливом… — И в Ялту…, — леденящим душу шепотом продолжала вдохновенно врать Катя.

Несчастный водитель вжался в спинку сиденья, и, кажется, стал ниже ростом.

— Девочки, заскочим на заправку? — опасливо косясь на Белову, проблеял он.

— Так, Катерина, хватит ерундой страдать, — строго приказала я, — Камеди Вумен, блин. Не обращайте на неё внимание, дурочка малолетняя. Мы по другой статье. За незаконную предпринимательскую деятельность.

— Фу…, черт, а я уж было поверил, — облегченно рассмеялся мужик.

— Умеешь ты теть Наташ обламывать, — вздохнула Катя. – Я только в образ вошла.

Остаток поездки прошёл в молчании. Такси упорно продиралось сквозь заторы. Через тридцать минут мы были у здания ЦИНа. Катя расплатилась с водителем, оставив ему сдачу «на чай».

— Как тут мрачно, — поежилась Катерина, глядя на серый облезлый трехэтажный корпус с решетками на окнах, окруженный высокой чугунной оградой.

Впрочем, ворота скорбного заведения были гостеприимно распахнуты перед посетителями настежь, а дорожки тщательно расчищены от снега и посыпаны песком. Под сугробами угадывались очертания клумб. На территории росли экзотические вечнозеленые деревья. Не хватало только надписи «Добро пожаловать» над воротами. Помимо главного корпуса на территории имелось приземистое двухэтажное строение с высокой трубой, с виду напоминающее котельную. Из трубы валил густой чёрный дым. Хотя здесь я была первый раз, о ЦИНе я имела некоторое представление благодаря коллеге по бывшей работе (одно время я трудилась офисным планктоном в администрации города).

Наша секретарша Мариночка частенько посещала Центр по служебным делам. О ЦИНе она рассказывала с благоговейным ужасом в глазах. По её словам, казни происходили на втором и третьем этажах главного корпуса. На первом сидела администрация, а в подвале располагались камеры временного содержания приговорённых. Там же производились пытки. Тела казненных сжигались в крематории (вот, оказывается, что это за «котельная»).

— Да, веселенькое местечко, — согласилась я с Катей. – Куда идти-то?

— Вон там вроде вход, — Катя показала на стеклянные двери вестибюля с левой стороны здания.

-Точно, пошли!

— Теть Наташ, я не могу. У меня ноги подкашиваются.

— Так, Белова! Меньше их раздвигать нужно было перед всякими уродами. Глядишь, и не подкашивались бы сейчас. — Пять минут осталось, опоздаем, — я взяла Катьку под руку и потащила к входу.

Пройдя через двойные двери мы оказались в просторном холле выкрашенном в зелёный цвет, с пальмами в горшках и синими пластиковыми скамейками. По правую сторону – лифт, по левую — длинный коридор. С виду это совсем не напоминало ворота ада. Создавалось полное впечатление, что находишься в регистратуре поликлиники. Сходства добавляли окошки с надписями «Регистрация». Холл был почти пуст. На скамейке в дальнем углу сидела средних лет женщина. Возле дверей – двое молодых людей – парень и девушка, которые держась за руки, о чем-то оживлённо беседовали полушепотом.

— Наверное, нам сюда, — я подошла к одному из окошек. За прозрачной пластиковой перегородкой восседала девушка в белом халатике и модных больших очках. Девушка что-то сосредоточенно набирала на компьютере.

— Извините…, нам назначено…, на исполнение, — с трудом выговорила я (хотя обстановка в холле и выглядела вполне мирно, мне сейчас было не менее жутко, чем Катьке).

Девушка нехотя оторвала взгляд от компьютера.

— Извещения и паспорта давайте, — равнодушно сказала она.

Я подала в окошко наши документы и «письма счастья».

Девушка занесла наши данные в компьютер, распечатала два листка и подала их мне.

— С этими карточками идёте на личный досмотр, — объяснила она. – В сто первый кабинет налево по коридору.

— А паспорта? – глупо спросила я.

— Они вам больше не потребуются, — терпеливо объяснила девушка. — Будете предъявлять карточки осуждённых.

Я мельком глянула в свой листок. Там значилась моя фамилия и инициалы, дата рождения, статья Уложения о наказаниях по которой я была осуждена. Кроме того, в карточке имелось несколько незаполненных граф, в том числе «дата исполнения приговора».

— Теть Наташ, не задерживай очередь, — дернула меня за рукав Катя, — потом прочитаешь.

Оглянувшись, я увидела, что в холле стало многолюднее. За мной образовался «хвост» в пять человек — трое мужчин и две женщины.

Мы с Катей отошли от стойки и вернулись к скамейке, где оставили наши сумки.

— Привет, Лукоянова! — окликнула меня проходившая мимо незнакомая женщина в модной короткой бежевой курточке и джинсах. – Что не узнала?

— Нет…, — смущенно призналась я.

— Богатой буду. Я — Вера. Шахова…

Несколько секунд я сопоставляла стоящую передо мной стильно одетую женщину с короткой стрижкой и худенькую большеглазую девочку, с которой училась вместе в институте.

— Блин, Вер, ну ты даёшь, — обрадовалась я. — Тебя не узнать. Сколько не виделись?

Лет пятнадцать точно. Что на встречи выпускников не ходишь?

— А, рутина засасывает, — безнадежно махнула рукой Вера. – Давай обнимемся что ли.

Мы обнялись и расцеловались в щечку.

— Как дела? – спросила я.

— Да все, вроде, как у людей. Муж, двое детей, работа.

— А здесь как очутилась. Натворила чего?

— Нет…, — рассмеялась Верка. – Я тут добровольно. Так уж и быть, по секрету расскажу. Только никому… С полгода назад у меня началась жуткая депрессуха. Невроз. Срывалась без причины на детях, грубила начальству и коллегам по работе. Пилила мужа нещадно. В общем, жизнь шла под откос. Доктора выписывали мне таблетки, но толку от них не было. И тут один психотерапевт, посоветовал мне порку. Мол, клин клином вышибают. Организму нужен стресс. От отчаяния я решила попробовать. Договорилась кое с кем из персонала. Не бесплатно, естественно. И, знаешь, эффект потрясающий. После пятнадцати ударов по голой спинке, все симптомы как рукой сняло. Мигом прекратила выпендриваться. Стервозности сразу поубавилось. С мужем секс наладился. На головную боль в постели теперь не жалуюсь. Я как представлю, что меня стегают, мигом мокренькая внизу становлюсь… Правда, эффект держится не больше месяца. Теперь если чувствую, что в ведьму превращаюсь, сразу сюда… Да ладно, что мы все обо мне, да обо мне… У тебя-то как дела? Это дочка твоя?

— Да, — соврала я.

Объяснять относительно Катьки не хотелось.

— И какими судьбами здесь?

— Нас с мамой к смертной казни приговорили, — влезла в разговор Катя. – Через колесование. А сейчас пытать будут.

— Это правда Наташ? — испытующе заглянула мне в глаза Вера.

— Правда, — призналась я (ну вечно Катька со своими закидонами).

Почему-то мне было очень неловко перед Верой.

— За что? – впрямую спросила Шахова.

— Да, так, мошенничество… в особо крупном размере (рассказать Вере, как произошло на самом деле, было выше моих сил).

— Не повезло вам, девочки…, — сочувственно произнесла Верка. — Если бы я знала, вас к частному палачу бы пристроила. Тут с осужденными жестко. Горшочки, пальмы фикусы… — только антураж. Я познакомилась кое с кем из персонала. Много, чего рассказывают. В пыточном подвале, говорят, организовали курсы повышения квалификации для исполнителей. И, нет бы рабов купить, тренируются на осужденных. Ой…, извини…, вас же…, к пыткам приговорили. Ладно, Наташ, мне пора бежать. Ждать меня не будут, — Верка стремительно рванулась к закрывающимся дверкам лифта.

— Умеет твоя подруга настроение поднять, — пробурчала Катька. – Представляю, какая встреча нас ждёт внизу.

— Тебя не учили, что вмешиваться в разговоры взрослых неприлично, — парировала я. – Пойдём лучше сто первый кабинет искать.

— А чего его искать, вот он, — Катя показала на дверь в самом конце коридора. Действительно, на ней была табличка с номером сто один.

Взяв сумки, мы пошли в указанном Катей направлении. Я осторожно постучалась, и хотела было войти, как вдруг дверь распахнулась из кабинета вышла средних лет блондинка, одетая в форменную рубашку с эмблемой ЦИН на рукаве и чёрную юбку.

— Вы на досмотр? – спросила она у нас с Катей. – Давайте карточки.

Я молча протянула ей наши листки.

— Проходите.

Кабинет был разделен на два помещения – небольшой предбанник со стульями и вешалкой, и большая комната.

— Снимайте верхнюю одежду и проходите в комнату досмотра, — деловито распорядилась блондинка. – Сумки можете оставить здесь.

Моё пальтишко и Катина шубка заняли свои места на вешалке. Комната досмотра представляла собой квадратное помещение с решетками на окнах. Из мебели здесь присутствовал только стол и два стула. Кроме того, у стены стояли большие напольные весы и ростомер. На стене – таблица, на фоне которой фотографируют заключённых. Оказалось, что блондинка в комнате не одна. Помимо неё присутствовала молодая темноволосая женщина в белом халате. Она сидела за столом и внимательно разглядывала наши карточки.

— А что, Ольга Петровна, нельзя было их после обеда осмотреть? – раздраженно сказала она, обращаясь к блондинке. — Пятнадцать минут до перерыва осталось. Пока с ними провозишься, в столовке все съедобное разберут.

— Да ладно, Ань, дело-то недолгое, — возразила блондинка. Вещи потом посмотрим. Я сегодня пораньше отпросилась. У сына день рождения. Мне бы этих до обеда определить.

— Причитается с вас, Ольга Петровна…, тяжело вздохнула Анна, вставая из-за стола и надевая латексные перчатки. — Только ради вашего сына.

— Спасибо Ань, — обрадовалась Ольга Петровна.

— Как тебя там, — Анна заглянула в бумажку, — Лукоянова. — Разувайся, становись сюда, — она указала на резиновый коврик, расстеленный посреди комнаты.

Я избавилась от сапожек и сделала три шага вперёд.

— Снимай с себя одежду. Все, догола!

Мне очень захотелось спросить «зачем», но секунду поразмыслив, я сочла этот вопрос неуместным. Нужно привыкать к мысли, что здесь мы — никто. К нам будут относиться как к бездушным живым (пока живым) куклам.

— Кожные покровы посмотрим, — словно прочитав мои мысли, объяснила Анна. — На предмет венерических заболеваний. Колюще-режущие предметы, оружие при себе есть?

— Нет, — честно ответила я.

— Платье.

Расстегнув молнию на спине, я стащила платье через голову, положила на стол.

Анна взяла его в руки, тщательно проверила карманы, прощупала все швы.

— Дальше.

Я стянула тёплые носки и колготки, оставшись в нижнем белье.

— Трусы снимай, — распорядилась Анна. – И бюстгальтер.

Чуть поколебавшись, я подсунула пальцы под резинку чёрных кружевных трусиков, спустила их с бёдер, сняла и положила на стол. Потом, заведя руки за спину, попыталась расстегнуть лифчик. Проклятые крючки никак не хотели расстегиваться.

— Давай быстрей, чего там возишься, — недовольно произнесла женщина.

Ольга Петровна пришла мне на помощь: расстегнула застежку, резким движением сорвала с меня лиф, передала его Анне.

Теперь я стояла посреди комнаты полностью обнаженной.

Анна брезгливо прошлась пальцами по моему нижнему белью.

— Так, кожа чистая, — сказала она, окинув меня цепким взглядом с ног до головы. — Теперь присядь три раза, ноги пошире раздвигай.

— Зачем? – вопрос вырвался сам собой, помимо моей воли.

— Затем, милочка, что некогда мне твою дырку осматривать, — строго ответила Анна. — Если что есть у тебя внутри, само выпадет. Некоторые дурочки себе туда всякие запрещённые предметы запихивают.

Сгорая от стыда, я присела три раза, стараясь держать колени разведенными.

— Умница, — похвалила меня Анна. – Теперь расставь ноги, возьмись пальцами за половые губы и раздвинь как можно шире.

— Я…, не могу, — покраснев до корней волос, ответила я, глядя в пол.

— Могу, не могу…, делай, что тебе говорят! – обозлилась Анна. – Мне на твои прелести глядеть никакого удовольствия. Я делаю свою работу и все. Будешь выёживаться – схожу за ремнём и выпорю тебя прямо здесь так, что на задницу не сядешь. Понятно?

Я молча кивнула. На глаза навернулись слезы. Взявшись пальчиками за нижние губки я оттянула их в стороны. В этот момент я чувствовала себя последней бл…ю. «Боже, это только начало. Представляю, что будет дальше». Катька смотрела на меня с немым ужасом в глазах.

— Все…, все…, не раскисай, — грубовато утешила меня Ольга Петровна. – Какая ты нежная. Трудно тебе в подвале придётся.

— Распусти волосы, — приказала Анна.

Я послушно подняла руки, вынула заколку, и мои густые каштановые космы разметались по плечам.

Анна тщательно осмотрела мои волосы, заглянула в нос и уши, приказала открыть рот. Потом велела снять сережки и цепочку с крестиком.

— Иди взвешиваться, — распорядилась она.

Я босиком прошлепала через весь кабинет и поднялась на весы. Анна посмотрела на циферблат, — семьдесят два килограмма.

«При моем росте в 172 сантиметра пару килограммов было бы не лишне скинуть, — отрешенно подумала я, — Господи, о чем я».

Потом Анна заставила меня встать на ростомер, сфотографировала у стены с таблицей.

— С тобой все, — сказала она, записав в карточку данные осмотра. – Присядь пока.

Я присела на стул. Ко мне подошла Ольга Петровна и с помощью специального ключа сняла с моего запястья электронный браслет слежения, надетый в суде.

— Отсюда уже не сбежишь, — с усмешкой сказала она.

Анна заглянула в Катькину карточку, — Белова, снимай обувь.

— Приседать и дырку показывать не буду, — отрезала, разуваясь, Катя. – Можете меня бить сколько угодно.

К моему удивлению, Катькин ультиматум был воспринят вполне миролюбиво.

— Как хочешь, — спокойно ответила Анна. – Просто разденься, я тебя осмотрю. В подвале все твои естественные отверстия в любом случае проверят.

Катерина с достоинством начала снимать с себя одежду, аккуратно складывая вещи перед Анной. После небрежного обыска Белову поставили на весы. Голая Катя весила пятьдесят один килограмм.

«При её 168 сантиметрах почти норма», — опять некстати прикинула я в уме.

После взвешивания Катю измерили и, также, как до этого меня, сфотографировали на фоне таблицы.

— Так, девочки, — обратилась к нам Ольга Петровна. – Сейчас одеваете ночные рубашки, носки и тапочки. Я отведу вас вниз. Вашу одежду принесут позже, после досмотра.

Я прошла в предбанник, достала из сумки две сорочки – для себя и Кати, которые приготовила накануне вечером. Анна быстро проверила их, — все в порядке, можете одеваться.

— Катька придирчиво прикинула рубашку на себя, не одевая, как это делают женщины:

— Теть Наташ, ты с ума сошла, — капризно заявила она. – Я никогда на себя эту дрянь не надену. Что я, старуха по-твоему?

— Да иди ты в камыш, Катька! – взорвалась я. – Что тебе мешало вчера собраться? Уж не обессудь. Взяла, что под рукой было…

На мой взгляд, ничего предосудительного в рубашке не было: декольте не слишком глубокое, коленки прикрывает. Что ещё надо?

— Не хочешь, как хочешь, — усмехнулась Ольга Петровна. – Мне все равно. Я тебя и голенькой могу провести по всему этажу.

Угроза сработала. Катя со страдальческим видом новообращенной христианки, натягивающей на себя позорное рубище, надела ненавистную ей рубашку. Мысленно похвалив себя за предусмотрительность, я извлекла из пакета носки и тапочки.

Облачившись, как полагается приговорённым, мы вышли вслед за Ольгой Петровной из кабинета. Немногочисленные посетительницы ЦИНа глядели на нас с удивлением и сочувствием, а попадавшиеся навстречу мужчины с плохо скрываемым вожделением. Под откровенными раздевающими взглядами, в сорочке на голое тело, я чувствовала себя ещё более униженной, чем, если бы меня вели обнаженной.

Ольга Петровна провела нас через холл, отомкнула ключом неприметную дверь в торце коридора. За ней оказалась лестница, ведущая вниз. Лестница в ад. Спустившись вниз мы оказались перед запертой стальной дверью. Ольга Петровна нажала кнопку звонка на стене. Внутри раздалась мелодичная трель, однако, открывать нам никто не спешил.

— Уснули они там что ли, — пробормотала конвоирша, нажимая кнопку повторно.

Загремел открывающийся засов, дверь распахнулась и на пороге появилась симпатичная девушка. Одета она была в короткий серый халатик и чёрные туфельки на низком каблуке.

— Ты че, Лен, одна? Где Галька?

— На перерыве, — ответила девушка.

— Я тут приговорённых привела, возьмёшь их?

— А может быть вам, Ольга Петровна, ещё ключ от тринадцатой камеры? – подбоченясь, с издевкой произнесла Лена. — Или спинку скипидаром растереть? Вот не пойму, вы со всеми такая неожиданная, или только со мной? Делать мне больше не чего… Когда Галочка придёт, тогда и приводи.

— Не борзей Ленка, — ответила Ольга Петровна, правда не слишком уверенно. – Ну будь человеком… За мной не пропадёт.

— Ладно, заводи, — безнадежно махнула рукой девушка. – С тебя по двойному тарифу.

— Само собой, — согласилась конвоир.

Ольга Петровна втолкнула нас в подвал. Лена захлопнула тяжелую дверь.

— Привет, новомученицы! – небрежно поздоровалась девушка.

— И вам того же, — хмуро ответила Катя.

— А ты дерзкая, да? Практикантам понравишься. Они с такими красавицами обожают играть в доктора. Соски там прижечь, иголочки в клитор…

— Извините её, пожалуйста, — попросила я. – Катька всегда такая. Сперва говорит, а потом думает.

— Да ладно, девчонки, не бойтесь, — рассмеялась Лена. – Вам подфартило. Сейчас у практикантов каникулы. Так что беспощадно истязать вас не будут. Ольга Юрьевна помучает немножко. И на помост взойдёте…. Меня, кстати, Елена зовут. Я – помощница палача. Называйте меня госпожа помощница. Понятно?

— Понятно, — ответила я. – Я – Наталья Сергеевна, а это Катя, моя воспитанница.

— Хорошо, пойдёмте со мной, я вас в вашу камеру отведу.

Вместе с помощницей Еленой мы прошли по скудно освещенному коридору, по обе стороны которого были железные двери камер.

— Заходите девочки, — Лена распахнула перед нами одну из дверей. – Располагайтесь. Вашу одежду принесут позже. Днём можете ходить одетыми, а спать и в комнату пыток – только в ночных рубашках и без нижнего белья. Сегодня отдыхайте. Завтра с утра на процедуры.

Лена захлопнула тяжелую дверь, задвинула засов.

Тут только мы смогли рассмотреть помещение, в котором оказались. Интерьер богатством не воображал: две шконки, откидывающиеся к стене, голая лампочка без абажура под потолком, стол, тумбочка. Вверху маленькое зарешеченное окошко. За перегородкой – туалет.

— Не думала, что проведу остаток жизни в таком крысятнике, — брезгливо заметила Катя. – Здесь точно клопы есть, и тараканы. Ещё и крысы.

Возражать Катерине не хотелось. Убогая обстановка и гнетущая тишина в подземелье, положительных эмоций не вызывали. Не верилось, что мы никогда больше не выйдем отсюда. Я молча легла на жесткий матрац и отвернулась к стене. Белова последовала моему примеру.

— Хоть бы пожрать принесли, — после долгого молчания произнесла Катя.

— Ага…, жди, как же, — начала ерничать я. – Сейчас ужин из ресторана подадут. Думаю, что наших продуктов мы уже никогда не увидим.

Время тянулось медленно, прошла целая вечность, прежде чем загремел засов, и в камеру вошла высокая красивая женщина не старше 30 лет в такой же, как у Ольги Петровны, форме.

— Вставайте, осуждённые, я ваши вещи принесла, — женщина поставила на пол наши сумки.

Мы с Катей мигом вскочили со своих мест.

— Разбирайте одежду, а я сейчас я вам принесу спальные принадлежности, — она вышла из камеры, и вернулась через несколько минут, держа в руках две серых простыни, подушки и одеяла. — Меня зовут Галина, я здесь старшая надзирательница. У вас есть ко мне вопросы?

— Пока нет, — ответила я.

Завтра вас отведут в комнату пыток. Так что готовьтесь, девочки. С утра можете не одеваться. Я пошла… Если что, стучите.

— А крысы здесь не водятся? – спросила Катя. – Я их ужасно боюсь.

— Тебе, дорогуша, не крыс надо бояться…, — многозначительно улыбнулась Галина. – Дезинфекцию регулярно проводим. Пока не крыс не мышей ни тараканов не наблюдалось.

Когда Галя ушла, заперев нас в камере мы с Катей принялись вынимать содержимое из сумок. Оказалось, что почти все вещи на месте, даже роскошная Катина шубка. Пропали только сотовые телефоны, две моих блузки и синее Катино платье. Из продуктов мы не досчитались палки сырокопченой колбасы и яблок.

— Все-таки, скоммуниздили, сволочи, — выругалась Катька. – Может, Галине пожалуемся?

— Да нафиг надо…, — отмахнулась я. – Скоро нам уже ничего не понадобится. Все равно наше тряпье нищим раздадут.

— Это точно, — вздохнула Катя. – Как думаешь, теть Наташ, казнить нас тоже голыми будут?

— Наверное. Завтра спросим.

— Я сегодня на досмотре чуть от стыда не умерла.

— Я тоже. Не думала, что здесь такое бездушное отношение к приговоренным.

Мы с Катериной немного перекусили взятыми из дома продуктами. Аппетита не было.

— Мобильник, самое главное, забрали, — печально сказала Катерина. – Не представляю, как я тут пять дней без Интернета буду.

— Скучать тебе точно не дадут, завтра нас с тобой мучить будут.

— Поскорей бы все закончилось… Я так боюсь, — призналась Катя.

До поздней ночи мы проболтали о разных пустяках и незаметно уснули. Поутру Галина отвела нас в туалетную комнату, где мы смогли умыться и почистить зубы. Спустя некоторое время за нами пришла Елена:

— Пошли со мной, девки. Ольга Юрьевна вас уже ждёт в женской пыточной.

Лена провела нас извилистыми подземными коридорами. Скоро мы остановились перед массивной деревянной дверью, окованной железными полосами.

— Проходите, не стесняйтесь, — Лена заставила нас переступить порог. Камера пыток оказалась в точности такой, какой рисовало мне моё воображение – большое подвальное помещение с полукруглыми сводами, оборудованное всеми необходимыми приспособлениями, предназначенными для причинения страданий. Казалось, сами стены здесь были пропитаны болью. От вида скамей, колец, веревок, цепей, железных стульев и клеток меня затошнило.

Хозяйка пыточного застенка оказалась среднего роста светловолосой женщиной на вид лет тридцати. Одета она была в брючный медицинский костюм.

— Добро пожаловать, девушки, — с ухмылкой сказала она, глядя на наши бледные физиономии. – Что такие грустные? Радоваться надо, что ко мне попали, а не к практикантам. Они, конечно, молодые да неопытные, зато энтузиазма и фантазии им не занимать. Если Елена вас ещё не просветила, я – палач Ольга. Исполнитель второй категории.

Прежде, чем мы начнём, я кое что вам скажу. Жалко мне вас, девки. Наказание вам назначили очень строгое. Не знаю уж чем вы там судье не приглянулись. Обычно Карл Яныч даже закоренелым преступницам снисхождение делает. А вы первый раз попались, да и вины на вас большой нет. Слышала я про ваше дело. С приговором вашим я сделать ничего не могу, однако, с вами должна поступить по справедливости. Иголки под ногти загонять и кожу со спины сдирать не буду. Но выпорю обоих как сидоровых коз, так что до казни на задницу не сядете. Уж не обессудьте. И потом немного помучаю. Это самое малое, что вы заслужили. Кто первая под розги?

Мы с Катей переглянулись.

— С меня начните, — предложила я, взглянув на белую от страха Катьку.

— Оголяйся, Лукоянова, ложись на лавку, — палач указала мне на деревянную скамью, рядом с которой стояло ведро с замоченными в рассоле розгами. – Рубашку можешь не снимать, просто подними.

— Я задрала сорочку до пояса и легла лицом вниз на гладко отполированную телами предыдущих страдалиц скамью.

— Так не пойдёт, красавица, — заметила Ольга. – Полностью заголяйся, рубашку выше, чтобы сиськи было видно.

Не вставая со скамьи я подтянула рубашку к самой шее. Грубое дерево неприятно царапнуло соски.

Елена надела на мои запястья и лодыжки цепи с кандалами, с помощью специального механизма, расположенного под скамьёй, растянула моё тело на плоскости лавки, веревкой привязала меня за талию. Теперь я была полностью подготовлена к истязанию.

Ольга заставила Катерину встать на колени рядом со скамейкой, сковала ей руки за спиной, — тебе будет полезно посмотреть.

– Приступим, — она достала из ведра гибкий прут, сделала несколько пробных взмахов в воздухе.

Я внутренне сжалась, ожидая удара.

— Ну, Лукоянова, сейчас будешь каяться. Считай до двадцати.

Розга со свистом рассекла воздух, обожгла ягодицы.

— Сколько?

— Один, — ответила я.

Вновь резкий свист и обжигающая боль.

— Два…

— Молодец!

На третьем ударе я не выдержала и застонала, после пятого вскрикнула, а после десятого уже рыдала и кричала в полный голос. После двадцати розог палач дала мне небольшую передышку:

— Как ощущения, Наталья? Понравилось?

В ответ я только нечленораздельно промычала. Порка стала для меня настоящим шоком. До этого меня не разу не наказывали физически, даже в детстве. Мои нежные булочки горели нестерпимым огнём, как будто меня посадили на раскалённую сковородку.

— Сейчас ещё десять по спинке и все, — обнадежила меня Ольга. – Готова?

— Раньше меня пороть надо было, госпожа палач…, — сквозь слезы ответила я. – Может сюда и не попала бы.

— Извини, подруга, это уж не ко мне претензии, — Ольга достала из ведра новый прут, примерилась. Мой крик эхом отразился от бетонных стен.

Такое ощущение, что меня не прутом стегают, а острыми лезвиями режут спину.

На последнем ударе я уже не кричала, а хрипела, судорожно хватая ртом воздух. Ольга бросила измочаленную розгу обратно в ведро.

— Все закончилось, детка, — мягко сказала она. – Сейчас несколько минут полежишь. Лен, обработай ей кожу.

Елена освободила меня от оков, присела на краешек лавки, влажной салфеткой убрала выступившие на вздувшихся полосках капельки крови. Потом смазала спину и ягодицы приятно холодящим гелем.

— Можешь вставать, только не резко.

— Я с трудом поднялась с лавки, одернула бесстыдно задранный на голову подол рубашки. Меня подташнивало и слегка кружилась голова.

— На сегодня достаточно, — сказала Ольга. – Теперь твоей воспитанницей займусь.

Ольга легко поставила Катьку на ноги, сняла с неё наручники.

— Тебе, дочка, придётся на дыбе повисеть.

Вдвоём с Леной они подвели очумелую от ужаса перед предстоящей пыткой Белову к свешивающейся с укреплённого под потолком блока цепи, сорвали с неё рубашку. На Катины руки надели специальные кожаные браслеты с кольцами, подняли ее руки вверх, и закрепили на цепи.

— Госпожа палач, — умоляюще произнесла я. – Сжальтесь над девочкой, зачем ей такие муки. Можете делась со мной, все, что хотите, только оставьте её, пожалуйста.

— Да успокойся ты, Лукоянова, —

прикрикнула на меня палач. – Не устраивай истерику. Девчонка молодая, худенькая, ничего страшного с твоей драгоценной Катей не случится. У нас бабы под сто кило висят…

Елена подошла к закрепленному на стене пульту управления блоком, нажала кнопку. Зазвенела натягивающаяся цепь. Катька безумно вытаращила глаза. Её тело начало вытягиваться в струнку, живот втянулся, ребра отчетливо проступили сквозь плоть. Задорно, по девичьи, торчащие в разные стороны упругие груди выпятились. Между тем, цепь увлекала её тело вверх, и чтобы достать до пола Белова была вынуждена встать на носочки.

— Давай выше, — приказала Ольга.

Снова зазвенела цепь, Катя сдавленно ахнула, отрываясь от земли, и повисла, раскачиваясь, немного не доставая пальчиками ног до пола.

— Вот так нормально будет, — сказала палачка. – Лен, не хочешь размяться? А то я че то умаялась с этой Лукояновой.

— Как скажете, Ольга Юрьевна, — откликнулась Елена. – Ремешок или плетка?

— Плеткой её поучи маленько.

Лена подошла к стойке, на которой висели инструменты для наказания, сняла с неё гибкую плеть сплетенную из тонких кожаных ремешков, взвесила в руке:

— В самый раз. И следов почти не оставляет. Сколько ударов?

— Двадцать, — быстро ответила Ольга.

Лена подошла к висящей на дыбе Катьке, примерилась, замахнулась. Плеть рассекла воздух, на голой Катиной спине появилась тонкая розовая полоска. Катя дернулась всем телом, взвизгнула, засучила ногами.

— Молодец, Ленка, удар у тебя поставленный, — одобрила палач Ольга. – Через год, глядишь, и экзамен на исполнителя сдашь.

— Спасибо Ольга Юльевна, — ответила порозовевшая от похвалы помощница. – Но куда мне до вас.

— Не скромничай, продолжай.

Лена виртуозно нанесла удар по Катькиным ягодицам. Белова взвыла от боли…

Удары сыпались на беззащитное девичье тело один за другим. Обезумевшая Катя непрерывно визжала. Не в силах смотреть на её мучения, я закрыла ладонями уши, отвернулась, крепко зажмурилась, и просидела так до конца наказания. Обессилевшую, впавшую в полузабытьё Белову, сняли с дыбы и положили на скамью. Я бросилась к Катьке, присела рядом, осторожно приподняла за плечи.

— Катюш, милая очнись.

— Я в порядке теть Наташ, — прошептала она.

— Озверели вы что-ли, — забыв обо всем, накинулась я на палачей. – Вы же её убили.

Ольга отвесила мне звонкую пощечину:

— Не истери, Лукоянова, видишь, с ней все нормально, даже кожа не рассечена. Ты сама её больше пугаешь своими воплями. Лучше поухаживай за своей воспитанницей.

Ольгина пощечина немного отрезвила меня. Мы с Леной перевернули Катю на живот, Лена вручила мне тряпицу, пропитанную сладко пахнущей зеленой жидкостью.

— Это местный анестетик и ранозаживляющее, — объяснила она. – Протрите ей пострадавшие места.

Я начала аккуратно обрабатывать следы от плетки на Катином теле. Катя кусала губы и тихонько стонала.

— Несправедливо получается, госпожа палач, — заметила я. – Катерине сегодня досталось сильнее, чем мне. Это я должна была на дыбе висеть.

— Ещё настрадаешься, Лукоянова, — ответила Ольга. – Ты Катька, уже считай отмучилась. У тебя обычная пытка. В следующий раз наказание будет легким. А тебе, Наталья, мучения ещё предстоят. Тебе же предписали чрезвычайную.

— Вот как раз хотела спросить, чем обычная пытка отличается от чрезвычайной? – робко полюбопытствовала я.

— Чрезвычайная – это с применением огня и раскалённого железа, — просветила меня Ольга. — Да не падай ты в обморок. Поджаривать тебя на медленном огне никто не будет. Обычно я прижигаю дамочкам подошвы или кожу под грудями. Потерпеть можно. Ладно девчонки, на сегодня с вас достаточно. Пару дней отдохните… Потом ещё раз сюда. Дальше – казнь. Все понятно? Лен, отведи их..

Я помогла Катьке надеть рубашку, Лена препроводила нас обратно в камеру.

Спустя некоторое время к нам заглянула надзирательница Галина.

— Досталось вам, бедняжки, — посочувствовала она. – Сейчас компресс сделаем.

Она принесла флакон со спиртом и марлю, велела нам задрать рубашки, смазала подвергшиеся наказанию места кремом, и наложила компресс.

— Спасибо Галя, — от души поблагодарила я надзирательницу. – Знаешь, ты здесь единственная, кто к нам по-человечески относится. Для остальных мы просто пустое место, ходячие покойницы.

— С вами, девочки, поступили нечестно, — серьезно ответила Галя. – Тут все ваше дело читали, и многие вам сочувствуют. Но работа здесь – не сахар. Зарплаты маленькие, обязанностей — выше крыши. Мужики долго у нас не задерживаются. Бабье царство. Никто никому не доверяет, а на подлянку можно нарваться в легкую. Интриги, доносы… Серпентарий, одним словом. Не обижайтесь на них. Поправляйтесь. Завтра Маргарита будет дежурить. Если чего надо – стучите. Она женщина не вредная…

Последующие два дня мы отлеживались после порки. Ольга Юрьевна сдержала данное в камере пыток обещание – спать мы теперь могли только на животе. Сменщица Галины Маргарита – полная женщина лет пятидесяти, приносила нам горячий чай и подкармливала принесенными из дома бутербродами.

Под вечер второго дня нашего заключения к нам заглянула Елена.

— Как себя чувствуете? – спросила она.

— Спасибо, вашими стараниями теперь на ж…у сесть не могу, — съехидничала Катерина.

— Я просто делала свою работу, — пожала плечами Елена.

— Можно спросить насчёт казни? — вспомнила я. – Нас без одежды казнить будут?

— Да, Наталья Сергеевна, для колесования предусмотрено полное обнажение. В процессе казни будет производиться воздействие на ваши интимные места.

— А крестик хотя бы можно на себя надеть? – с надеждой спросила я.

— К сожалению, нет. Вы должны быть голой и без украшений.

— А как будет производится казнь? – с болезненным любопытством спросила я.

Лена внимательно посмотрела мне в глаза:

— Вы уверены, что хотите это знать?

— Да, — ответила я, хотя в душе и не была уверена.

— Я тоже хочу послушать, — присоединилась Катька.

— Вообще-то я не должна вам сейчас рассказывать, — засомневалась Лена. — Полный текст приговора с подробным описанием экзекуции приносят только накануне казни. Чтобы не травмировать нервы приговорённых… Ладно, вы — женщины, вроде, адекватные. Так и быть. Вас, Наталья Сергеевна приговорили к колесованию первой степени. Это значит, что казнь будет ступенчатой и состоять из четырёх этапов. В зале казней вы будете распяты на Андреевском кресте – двух перекрещивающихся балках. На нервом этапе ваши груди будут подвергнуты пытке раскалёнными щипцами два раза. Потом пытке клещами будет подвергнут ваш клитор. Затем ваше влагалище будет выжжено кипящим маслом. После чего вам предстоит основной и последний этап казни: ваши кости будут перебиты, после чего вы будете помещены на специальное колесо, где будете оставаться пока не умрете, но не менее десяти часов. По истечении десяти часов, проведённых на колесе, вам будет предложена смертельная иньекция. После казни ваше тело будет сожжено в крематории.

— Господи…, ужаснулась я. – Думала, что мне просто косточки переломают.

— Колесование первой степени – очень строгое наказание, — сочувственно сказала Лена.

— Что же, судьбу не изменишь, придётся помучиться, — вздохнула я.

— А мне тоже клитор будут удалять? — спросила Катя.

— У тебя, Белова, наказание попроще. Хотя тоже достаточно строго. Колесование второй степени состоит всего из трех ступеней. Сначала пытка груди щипцами один раз, потом в твоё интимное место будет введена вагинальная груша, которая будет полностью раскрыта. Затем колесование.

Катьку передернуло, — зашквар вообще…

— Старайтесь об этом не думать, — посоветовала Елена. – Щипцы, клещи, и груша все же лучше, чем поджариваться на медленном огне или заживо вариться в кипятке…

Завтра у вас последнее испытание. Я за вами приду…

Лена, не оглядываясь, вышла из камеры. Катька разрыдалась:

— Прости меня за все теть Наташ… Я дура… Не слушала твоих советов.

— Это ты меня прости…, — тугой, подступающий к горлу комок, мешал говорить. — Не уберегла я тебя…

Мы долго лежали обнявшись, плакали, и вспоминали все то хорошее и плохое, что случилось с нами за последние три года.

На следующее утро Елена повела нас уже знакомым маршрутом.

– Ольга Юрьевна сегодня не в духе, — предупредила она по дороге. – Вчера ее к начальнику ЦИНа вызывали. Из кабинета вылетела злющая как беременная кошка. После обеда с ней вообще невозможно было работать. Представляете, оскорбляла меня по всячески. Сказала, что хотя ноги у меня и от шеи, зато руки из задницы растут…

Мы с Катькой невольно рассмеялись.

— Сейчас вам не так весело будет, — обиделась Лена. – Я серьёзно, девки. Если не хотите лишних приключений на свои интимные места, не спорьте с ней. Делайте, что прикажет.

Наша мучительница действительно выглядела неважно: припухшее лицо, покрасневшие глаза. «Наверное, ревела всю ночь», — подумала я.

— Раздевайтесь, приговорённые, — не глядя на нас, хмуро сказала она.

Мы с Катькой сняли с себя рубашки, оставшись перед ней совершенно нагими.

— Так, Ленка, ты этой занимайся, — она взглядом показала на Катерину. – В кресле ее разложи по полной. Ты же у нас гинеколог-любитель.

— Понятно, Ольга Юрьевна, — сосредоточено ответила помощница. – Пойдём, Кать.

Елена отвела Катю в угол, где стояло большое деревянное кресло со спинкой, заставила сесть в него и закинуть ноги на подлокотники, так, что гладко выбритая девичья промежность оказалась полностью открытой. Зафиксировав Катю на кресле при помощи веревок, Лена одела на ее грудки приспособление, состоящее из двух пластин с шипами, скреплённых между собой при помощи винтов.

Потом закрутила винты так, что шипы впились в нежную Катину плоть. Закончив приготовления, Лена принесла круглый табурет и лоток с хищно блестящими в свете лампы металлическими пыточными инструментами.

— Хватит глазеть, Лукоянова, — недовольным тоном сказала Ольга. – Сейчас на лошадке будешь кататься.

Она подвела меня к дыбе, надела на мои запястья кольца с цепями, при помощи лебедки вздернула меня почти к потолку, и я в полной мере смогла ощутить то, что чувствовала два дня назад несчастная Катя.

Ольга и Лена притащили сколоченное из досок грубое подобие лошадки.

Ольга медленно опустила цепь лебедки и усадила меня верхом на «коня». Я сразу же смогла оценить дьявольскую суть этого пыточного изобретения – острый брус впился мне в интимное место, раздирая половые губы так, что я не смогла удержаться от стона. Палачка при помощи верёвок привязала мои ноги к кольцам в полу. Теперь я была полностью обездвижена. На мои соски Ольга повесила зажимы с гирьками, оттянувшими груди вниз.

— Это тебе для остроты ощущений, Лукоянова, — объяснила она.

— Вы хоть верх продезинфицировали? — мрачно поинтересовалась я. – Представляю, сколько щелок на этой кобылке сидело.

В ответ Ольга с Ленкой заржали как молодые кобылы.

— Не боись, Натали, у нас полная стерильность, — сквозь смех ответила палач Ольга. – Зараза к заразе не пристает. Долго я тебя здесь держать не собираюсь. Полчасика будет вполне достаточно, иначе твои губки распухнут. А тебе ещё предстоит глубокое гинекологическое обследование… Так, Елена, не стой столбом. Видишь, Катерина уже заскучала.

Лена подошла к распятой в кресле Кате, присела рядом с ней на табурет, ласково погладила груди и промежность девушки.

— Сейчас тебе, Катюш, придётся немного потерпеть, представь, что это эпиляция, — она наклонилась, взяла из лотка шесть тугих зажимов с кольцами, и прикрепила их Беловой на груди, причем, два из них на соски, продела сквозь кольца тонкую веревку, концы веревки намотала на кулак правой руки. Белова с тревогой следила за ее манипуляциями.

— На счёт три – дергаю. Раз…, два…

— Пожалуйста, госпожа помощница, не надо, вы их оторвёте…, ааааой …, — дикий Катькин вопль больно резанул слух. На посиневших от чудовищного давления раздавливателя сиськах Беловой отчетливо проступили глубокие красные вмятины от зажимов. Катька тяжело дышала, по её лицу катились слезы.

Глядя на Катины страдания, я даже на минутку забыла о собственной боли. Впрочем, скоро мне стало не до Катьки. Ольга при помощи факела начала жечь мне самые чувствительные места: подошвы, груди, соски, подмышки. Когда огонь лизал мою нежную гладкую кожу, я рефлекторно дергалась, и непереносимая острая боль от давления бруса пронзала мою промежность. Не смотря на царившую в камере прохладу, меня бросало в жар, на теле выступили капельки пота. Казалось, мои мучения продлятся бесконечно. Сквозь застилающую глаза пелену, я видела, что Катерине тоже приходится не сладко. Елена колола ее груди и нижние губки толстыми иглами, выкручивала соски и клитор щипчиками. Катя кричала по-звериному, ее вопли и стоны перемежались с моими.

Закончив с прижиганием, Ольга начала избивать меня толстым ротанговым прутом по грудям, животу и ягодицам. Била она вполсилы, но удары отдавались взрывами боли внизу. После десятка ударов я почувствовала, как душа покидает мое тело. «Здорово все-таки мы устроены, если превышен болевой порог, отключается сознание…», — успела подумать я, прежде чем провалилась в темноту.

Яркий свет потолочной лампы выедает глаза. Я застонала и перевернулась на бок. Некоторое время я не могла понять, где нахожусь, и что со мной произошло. Постепенно в памяти всплывали отдельные фрагменты: приговор, ЦИН, пытки… Это не сон. Жуткая реальность. Повернув голову, я обнаружила, что лежу на той самой скамье, на которой меня пороли два дня назад. Надо мной склонилась Катька. Ее осунувшееся, мокрое от слез лицо с темными кругами под глазами выражает тревогу и радость одновременно:

— Теть Наташ, как ты меня напугала, я думала, что ты умерла.

Я подняла руку и погладила Катьку по щеке, — глупая, как я могу умереть. — Я тебя не оставлю.

— Что же ты Лукоянова, не говорила, что у тебя сердце слабое? — упрекнула меня Ольга. – Чуть раньше времени богу душу не отдала. Скажи спасибо Ленке, она тебе адреналин вовремя вколола.

— Я и сама не знала, — ответила я. – Проблем с сердцем у меня никогда не было.

Все, на сегодня достаточно, — объявила палач Ольга. – Лен, убери их от греха подальше.

Лена и Катька помогли мне одеться, подняли со скамьи, и поддерживая по локти, вывели из камеры. Получасовое пребывание на лошадке не прошло даром. Внизу у меня все горело, и передвигаться я могла только широко раздвигая ноги.

Елена передала нас в распоряжение надзирателя Галины, которая вышла в дневную смену. Увидев наше состояние Галочка ахнула и побежала за мазями и компрессом. Как ни удивительно, наши с Катькой увечья оказались не столь значительны, как это казалось изначально. Галя притащила целый чемодан всяческих кремов и снадобий, долго обрабатывала наши синяки и ссадины.

Весь следующий день мы пролежали не вставая. Галя выполняла роль заботливой сиделки, выполняя все наши капризы. Мое самочувствие существенно улучшилось, боль в промежности практически исчезла. После обеда к нам на минутку забежала Елена, заставила нас расписаться за приговоры. Я по диагонали пробежала текст, убедилась, что Ленка не наврала насчёт ступенчатой казни, и почти равнодушно расписалась в нужной графе. Мы поужинали остатками взятых из дома продуктов и решили уснуть пораньше. Наступила наша последняя ночь..

Часть II. Страсти по Екатерине.

Утро, как известно, добрым не бывает. Тем более, если оно последнее. Чуть свет в нашу камеру заглянула запыхавшаяся помощник палача Елена. Сегодня она была одета не в привычный серый халат, а в модный белый медицинский костюм – блузка и юбка чуть выше колен.

— Так, девочки, срочно собирайтесь, — прощебетала она. – Я только что с планерки. Казнь через два часа. Вы у нас на сегодня первые.

— Блин горелый, поспать не дадут, — недовольно сказала Катька, поднимаясь с жесткого матраца.

— Ничего, скоро выспишься, — съехидничала я.

— На колесе, голенькая, — поддержала меня Елена. – Вам с Натальей Сергеевной десять часов предписано.

— Фууу.., — смешно сморщила носик Катя. – Там жестко, наверное. И кости будут болеть.

Мы с Еленой невольно рассмеялись.

— Да уж, после колесования кости точно будут болеть, — ответила помощница. – Не дома на перине. Ты, Катерина, точно как принцесса на горошине. Ладно, барышни. Полчаса на туалет, потом накрашиваемся, готовимся, и наверх. Только вы уж постарайтесь. Синяки замажьте по возможности.. Чтоб на помосте выглядели красавицами. Так надо. Иначе меня накажут.

Елена отвела нас в душевую:

— Извините, горячей воды сегодня нет. Суки. Ну, попадётся когда-нибудь мне наш мэр! Или из департамента ЖКХ кто. Вот их бы с большим удовольствием в кипятке сварила.

— Я вообще-то когда-то давно в департаменте ЖКХ работала, — робко призналась я. – Они не виноваты. Говорят, денег нет.

— Ага…, хари у них только все шире. Зарплату последний раз три года назад поднимали. Аж на три процента. А мне дочь растить надо. Муженёк на каторге сгинул. Раньше хоть алименты присылали. Ой…, извините… Я такая болтушка. Язычок мой мне точно укоротят когда-нибудь. Вы уж никому не говорите….

— Терпилы, — фыркнула Катька, набирая в ладони ледяную воду из-под крана. – С вас как с овец шкурку снимают, а вы только блеять умеете.

— Ой, Жанна Д’Арк недоделанная, — окоротила я Белову. – Смотри, как бы вместо колесования с тебя в натуре шкурку не сняли. Или на костре не сожгли.

— Это точно, — поддержала меня Лена. – На днях тут с одной журналисточки кожу сдирали. Вздумала нашего губера критиковать. Так у неё порошок в лифчике нашли. Как не крутилась девка, а на свежевание попала. Визгу было на весь этаж. Особенно, когда трусики с неё снимали.

— Трусики? — удивленно подняла бровь Катька.

— Ах, да, ты не знаешь. Снять трусики – это у нас означает содрать кожу с ягодиц, бёдер, и с лобка. По трусикам, понимаешь?

— А пошли вы все…, — разозлилась Катя. – Пусть лучше мне сегодня руки-ноги переломают, чем жить как вы…

Умывшись и почистив зубы, мы вернулись в камеру.

— Кать, а Кать, а можно я твою шубку возьму? — заискивающе попросила у моей юной подруги помощница палача. – Я её как увидела, так уже пять дней уснуть не могу. Тебе-то она теперь без надобности. Все равно раздербанят. Родне и малоимущим один хрен только лохмотья достаются. Наше начальство все лучшее себе забирает.

— А…, бери, Лен…, ой, простите, госпожа помощница палача, — великодушно разрешила Катерина. – Родни у меня, считай, нет. Папаша неизвестно где, а мать умерла. Вещь дорогая. Я её ещё при той жизни покупала. Уж лучше вам, чем этим тварям.

— Спасибо Катя! – подпрыгнула от восторга Елена. – Я сейчас, быстро… Пока монитор не снимает. У них там поломка. Везде у нас бардак. Вы тут красоту наводите пока.

Прихватив Катькину шубу, она выскочила из камеры.

— Ну, че, теть Наташ, — последний парад наступает? – спросила Катька. – Одного не понимаю. К чему перед казнью марафет наводить. Кто оценит-то?

— А пусть видят, что мы не боимся. Хотя, если честно – жутко мне. Вроде и пять дней в пыточном застенке были, а на казнь идти все равно страшно.

— Мне тоже стремно, — призналась Белова. – Как представишь, что с нами делать будут… Зря ты у меня тогда таблетки отобрала. Это же не больно. Просто заснула бы и все… А теперь страдай тут.

— Даже думать не смей, — возмутилась я. – Сама знаешь, куда самоликвидаторы попадают. Им даже после смерти нет места среди людей.

— Ой, ну кому ты втираешь, теть Наташ. Духовный подвиг, вечная жизнь… Слышала я про это сто раз. Сыта по горло…

— Дело не только в подвиге Кать, — мягко возразила я. — Раз, согрешили мы с тобой, значит должны за это расплатиться, ответить по всей строгости. Искупить вину. Раскольников вон сам на каторгу пошёл, добровольно. Не побоялся.

— Так то каторга…, — с сомнением ответила Катя. – На каторгу я бы с удовольствием…

— Смирись, Катюш, ничего уже не изменишь. Не будем о грустном.. У тебя тушь есть…?

Когда Елена вернулась в камеру, мы уже были практически готовы. Для казни я надела чёрную кофточку, красную юбку, телесного цвета колготки, и черные туфли.

Свой наряд я продумала заранее. Чёрная кофта должна символизировать траур по себе любимой. А красная юбка – кровь, которая прольётся сегодня. Моя. Бррр …

Катька решила над образом не заморачиваться: надела белую кружевную блузку и темно-синюю юбку. Мол, чистота и непорочность. Тоже мне, святая Магдалина. Уж я-то знаю, что маленькая паршивка трахалась с мужиками лет с шестнадцати. Если бы не Самвел её, мы бы тут не куковали.

В своём наряде Катька выглядела как школьница. Сходства добавляли заплетенные косички.

— Молодцы девочки, — одобрила наш внешний вид Лена. — Сейчас пойдём наверх. Ой, наручники забыла… Я сегодня такая рассеянная. Все кувырком. Представляете, Ольга Юрьевна заболела. Начальство хотело уже казнь отложить, но вас Наталья Викторовна согласилась взять.

— Так у нас будет новый палач? – разочарованно спросила я. – А как она вообще?.. Ну, в смысле…

— Ох, девки, — вздохнула Елена. – Суровая женщина. И педантичная. Никаких отступлений от правил. Я пару раз с ней проводила процедуру. Вся издергалась. Чуть под розги не попала. Ольга Юрьевна меня еле отстояла. Главное, по теткам, в основном специализируется. Мужиков берет неохотно. И самой уже сорок пять, а не замужем. Лесби, наверное.

— Не, ну че все так-то? – нервно засмеялась Катька. – И че, бля, я такая невезучая! Чую, эта ваша девомучительница все жилы из меня вытянет.

— Не боись, Катюша, — успокоила её Елена. – Свои люди сочтемся. Наталья Викторовна сегодня в первую смену, до трёх. Потом я с вами останусь. Так-то вам по Уложению положено не менее десяти часов на колесе лежать. Потом смертельная инъекция. Но, если будет невмоготу, попросишь, я тебе укольчик пораньше поставлю. Отойдёшь быстро и без сильных мучений.

— Спасибо, — немного успокоилась Катя.

— Пока не за что. Две минуточки.

Лена быстро сбегала за наручниками и сковала нам руки за спиной.

— Как будто я сбежать могу куда-то, — проворчала Белова.

– Прости, так положено. Некоторые в последний момент начинают брыкаться. Пойдёмте. Вещи оставьте здесь, их потом заберут.

Лена вывела нас из подвала, и мы оказались в знакомом холле. Яркий дневной свет ударил в глаза. Подумать только, там, за стеклянными дверьми, свобода. Сейчас бы хоть минутку постоять снаружи, до головокружения вдыхая морозный воздух.

— Поедем на лифте, — предложила Лена. – Нам на третий. Там исполняют простые казни.

— А что, бывают и непростые? – спросила я.

Пока мы ждали лифта, Лена прочитала целую лекцию на тему казней в Империи. Оказалось, что официально одобренные государством казни делятся на простые и квалифицированные. Простые – это повешение, гильотинирование, электрокутирование и утопление. К квалифицированным относится четвертование, колесование, сожжение на медленном огне, подвешивание за ребро, варка в кипящем котле, и растворение в кислоте.

Как объяснила Елена, формально, колесование, как и четвертование, относятся к квалифицированным казням, и должны происходить на втором этаже, но производятся в отделении простых казней, на третьем. Сложного оборудования ведь не требуется.

Старый, угрожающе скрипящий, лифт довёз нас на третий этаж. Обшарпанный коридор, с рядом дверей по правой стороне, напоминающий нашу районную поликлинику. Налево – стеклянная дверь с табличкой «Отделение простых казней». Направо такая же дверь с табличкой «Отделение нелетальных экзекуций». Елена при помощи магнитной карточки открыла левую дверь и пропустила нас внутрь. Сходство с районной поликлиникой дополняли деревянные скамеечки, установленные напротив каждой двери. Коридор был пуст. Царила почти полная тишина, лишь из-за одной неплотно прикрытой двери доносились приглушённые стоны.

— Да, клиентов у вас госпожа помощница, вижу немного, — заметила я.

— Когда как, — пожала плечами Елена. – Иногда густо, иногда — пусто. Просто рано ещё. У кого быстрая казнь – повешение там, или четвертование, тем назначаем с десяти. Опять же частники перебивают. Развелось этих ИП. Малый бизнес, видите ли, поддерживают. Конечно, у них там чистота, подход к клиентам. Обезболивающий укольчик не желаете… А у нас одни малолетки и нищебродье ипотечное. С этих хрен чего возьмёшь, все уже банки за долги забрали… Вот и пришли. — Посидите пока тут, — Лена указала нам на одну из скамеечек. — Я вас позову.

Елена скрылась за дверью, оставив нас в томительном ожидании.

— Хоть бы наручники сняла, сучка, — ерзая на жесткой скамейке, вполголоса выругалась Катя.

Я заметила, что ее бьет нервная дрожь. По правде сказать, мне тоже было не по себе. Поскорее бы уже начали. Ожидание казни во много раз хуже самой казни. Пустота коридора угнетала. Вдруг раздался грохот открываемых дверей лифта, и в коридоре появилась женщина в форме ЦИНа, которая вела под руку заплаканную юную девушку. Руки девушки, также, как и у нас были скованы за спиной. Женщина усадила девчонку на скамью в начале коридора, что-то успокаивающе прошептала на ухо, и исчезла за одной из дверей.

Катька перестала дрожать и некоторое время внимательно рассматривала новоприбывшую. Потом подошла к ней:

— Привет подружка. Можно к тебе присесть?

— Сссадддись, — сквозь слезы ответила девушка.

Катя присела рядом.

— Как тебя зовут?

— Ира.

— А я Катя. Тебя, это…, на исполнение…?

Ира молча кивнула.

— Сочувствую. Нас вот с теть Наташей тоже в расход. Тебе что предписали?

— Чччетвертование, — всхлипнув, ответила девушка.

— Ого, ты, Иришка, умудрилась попасть! За что, если не секрет?

— Ччеловека сбила, ма… машиной.

— Бывает. Что, насмерть?

— Нннет. Живой. Он просто племянник большой шишки из Нефтепрома.

— Блин…, не повезло тебе конкретно. Но хоть долго мучиться не будешь. Распилят тебя по-быстрому. А мне всю ночь на колесе страдать. И перед этим нас два дня пытали. Представляешь!

— Вас в подвале пытали, внизу? – заинтересовалась Ира. – Больно было?

— Терпеть можно. Стыдно только. Нагишом на дыбе висела. Еще клитор терзали щипчиками и грудки в тисках зажимали. А теть Наташа вон на лошадке каталась.

— А лошадка – это как? – заинтересованно спросила Ира.

Она даже перестала плакать. На щеках девушки выступил румянец.

— Это когда киской сажают на острую доску. А потом…

Договорить Кате не удалось. Дверь распахнулась и Иру позвали внутрь. С расширенными от ужаса глазами она проскользнула за порог. Мы снова оказались одни. Минут через десять из кабинета, в который зашла Ира, раздался истошный девичий вопль. Потом ещё и ещё.

— Что они её там вручную расчленяют что ли, — обращаясь к пустому коридору, произнесла взбледнувшая Белова. – Сейчас же есть электропилы. Вжик-вжик, и все. Хотя бы кляп ей вставили. — Смотри теть Наташ, тут есть схема четвертования, — Катя разглядывала висящий напротив кабинета плакат. – Сначала отрезают запястья и ступни, потом ножки выше колен, ручки по плечи, и уж потом ножки под самую попу. А потом… кирдык, — Белова скорчила жуткую гримасу.

— Катька, стерва, прекрати, — не выдержала я. – Без тебя тошно.

Крики за дверью стихли.

Щелкнул замок, и в проеме показалась физиономия Елены.

— Лукоянова, Белова, проходите, — строгим голосом сказала она.

Я поднялась со скамьи и на негнущихся ногах вошла внутрь. Катя последовала за мной. За дверью оказалось просторное помещение, представляющее собой странную смесь медицинского кабинета и офиса. Комната была разделена низким барьером на две части. В той части, где находились мы с Катей, стояла кожаная кушетка. У стены — стеклянный шкаф, в котором лежали всякие медицинские инструменты. Ещё там присутствовали два стула, умывальник и вешалка, на которой висели чёрные кожаные фартуки. Стены были увешаны плакатами, иллюстрирующими строение человека. Особенно меня заинтересовала картинка, на которой была изображена девушка в разрезе.

Напротив двери, в которую мы вошли, была ещё одна глухая металлическая дверь. Антураж за барьером представлял собой обычный деловой кабинет. Канцелярский стол с компьютером и принтером. Ксерокс, шкаф с открытыми полками, доверху забитыми толстыми папками. За столом сидел мужчина средних лет в очках и потертом костюме. Елена сняла с нас наручники. Мы с Катей растерли затёкшие запястья.

— Приговорённые, распишитесь, — сказал мужчина скрипучим голосом, положив на барьер какие-то листочки.

Подойдя ближе, я увидела, что это наши карточки осужденных. Я молча расписалась напротив галочки.

— А че, сейчас без подписи и на колесование никак? – заметила острая на язычок Катька. – Крючкотворцы. А если я несогласная?

— Так, Екатерина, не нарывайся, — вмешалась Елена. – Расписывайся, сейчас госпожа палач придёт. Она всем тут вставит. Раздевайтесь, девочки. Одежду надо сложить в пакеты (только сейчас я заметила стопку больших целлофановых мешков, лежащих на кушетке позади нас).

Я первой подала пример – стянула через голову кофточку, и небрежно бросила её на кушетку, расстегнула молнию на юбке, спустила её с бёдер. Скинула туфли, избавилась от колготок. Чтобы снять с себя остальное, следовало бы отвернуться, но мне, в общем-то было плевать. Пусть смотрят. Что они, голых женщин что ли не видели? Катя поставила закорючку в направлении и нехотя последовала моему примеру. Свои шмотки мы сложили в пакеты. Через пару минут мы стояли посреди кабинета полностью обнаженными, стыдливо прикрывая груди и гениталии руками.

— Вещи сюда, — приказал очкастый.

Я подошла к барьеру и небрежно бросила на него свёрток с одеждой и обувью.

— Опись составлять будем? — спросил мужчина.

— Да ну её, — отмахнулась я.

— А мне составьте, — снова начала вредничать Катька.

— Как скажете, барышня, — вздохнул клерк.

Он небрежным жестом вытряхнул содержимое пакета на стол:

— Так, трусы женские черные, кружевные – одна штука. Бюстгальтер чёрный. Блузка белая с длинным рукавом, юбка темно-синяя, колготки, туфли чёрные. Больше ничего.

Аккуратно переписав содержимое мешка в ведомость, мужчина сложил Катины вещи обратно, и бросил мешок в большой пластиковый контейнер с надписью «утиль» у окна.

— Распишитесь, Екатерина, — он положил ведомость и авторучку на барьер. Катя поставила свою подпись.

Скрипнула открывающаяся дверь (не та, через которую мы попали сюда, а другая), и в кабинет вошла крупная женщина в белом халате (я почему-то сразу догадалась, что это та самая жуткая Наталья Викторовна, о которой говорила Лена). Про себя я отметила, что она выглядит моложе своих сорока пяти лет.

— Доброе утро, коллеги, — громко сказала она. – Василь Палыч, ты с этими уже закончил?

— Приговоренные в полном вашем распоряжении, Наташенька, — ответил мужчина.

— Спасибо.

Она окинула нас с Катькой оценивающим взглядом, от которого мне стало не по себе.

— Давайте знакомится, — предложила женщина. – Меня зовут Наталья Викторовна, но обращаться ко мне нужно «госпожа палач» или «палач Наталья» («палач Наталья» мне понравилось гораздо больше, чем безликое «госпожа палач»). Фамильярности не люблю. Если услышу, что назвали по имени, пеняйте на себя. Соски отрежу. Понятно?

— Да, госпожа палач, — пробормотали мы с Беловой.

— Ладно, девки, не тушуйтесь, — внезапно смягчилась она. – Вас много, а я одна. Сегодня у меня помимо вас ещё три исполнения: четвертование, сожжение, и подвешивание за ребра. А с вами возни очень много.

— Так чего возиться, — возразила дерзкая Белова. – Укольчик сделали бы по-быстрому. И все.

— Ну, на тебя, подружка, времени не жалко, — усмехнулась палач Наталья. – Колесовать такую симпатичную няшу – одно удовольствие. Как тебя зовут?

— Катя…, то есть Екатерина Белова.

— Иди сюда, Белова. Сейчас я тебя осмотрю, потом будет небольшая процедурка, а уж потом на казнь.

Катька, которую снова начала бить мелкая дрожь, подошла к палачу.

— Чего дрожишь так, детка? — палачка умелыми профессиональными движениями прощупала Катины груди. Потом осторожно провела ладонью от ложбинки между сиськами вниз до самого гладко выбритого лобка.

— Красивая у тебя фигурка. Таз в меру широкий. Не рожала?

— Нет, ответила порозовевшая Катерина.

— Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Судья вообще поля не видит, — осуждающе покачала головой Наталья. – Приговорить восемнадцатилетнюю ссыкуху к колесованию второй степени с пыткой вагинальной грушей. Ну, ничего детка, что-нибудь придумаем. Дырочку тебе перед казнью немного разработаем. Подними ручки… Так, ребрышки не деформированы. Ничего не ломала себе? Косточки молодые тонкие… Проблем не будет. Умница. Теперь ложись на живот. Елена пару волшебных укольчиков тебе сделает. Чтобы не загнулась раньше времени от болевого шока. Ленка шевелись, не спи.

Катерина покорно легла на кушетку. Помощница Елена достала из шкафа шприц и два флакона с прозрачной жидкостью, набрала жидкость из первого флакона, сделала Катьке укол в правую ягодицу. Повторила процедуру — теперь со вторым флаконом и левой ягодицей. Слегка шлепнула Белову по попе:

— Вставай, пациентка! Сейчас посиди несколько минут. Будет немного голова кружиться.

Катя поднялась с кушетки и присела на стул.

— Теперь твоя очередь, мадам Брошкина, — обратилась ко мне палач Наталья.

— Я Наталья Лукоянова.

— Ух ты, мы тезки. А отчество?

— Сергеевна.

— Жаль, что не полные. А эта девка тебе кто? Дочь?

— Дочка моей лучшей подруги. Она умерла. В смысле подруга. Я, вот Катьку приютила. И воспитывала. Да видать зря не порола…

Во время этого диалога палач профессионально исследовала моё тело, забираясь в самые укромные уголки. Ладони у Натальи были тёплыми и сухими, а пальчики, не смотря на солидную комплекцию, тонкими и изящными, как у скрипачки или пианистки.

— Сиськи у тебя что надо, — с легкой долей зависти в голосе сказала Наталья. – Мне бы такие. От мужиков, небось, отбоя не было.

— Какой там. Им подавай худеньких, а у меня кость от природы широкая. Сколько не худей.

— Месячные давно были?

— Две недели назад.

— Так, дорогуша, повернись, — острые коготки прошлись по моей спинке. — Ишь как тебя отстегали, — Наталья внимательно разглядывала мою поротую задницу и бока.

— Палач Ольга постаралась.

— Олька-то! Не смеши меня. Какой с неё палач. Коновал. Полоски вон как неровно легли. Ленка и то лучше бы справилась. Правда, Лен?

Елена деликатно промолчала.

— И розги пересушены. Их в слишком горячей воде замачивали. Ох дождётся Олька. Скоро аттестация. Вторую категорию с неё точно снимут. Не грустите, девки, скоро оцените моё искусство. Я как-никак исполнитель высшей категории. Ко мне очередь выстраивается. Даже иногородние приезжают. А все почему? Я к делу с душой отношусь, творчески. Не то, что некоторые. День прошёл и хоть трава не расти… Так, Натали, давай-ка твою вагинку посмотрим. Залезай на кушетку и раздвигай ноги… Раздвигай говорю, кого стесняешься. Ваську что ли? Да он столько влагалищ повидал, сколько тебе и не снилось.

— А вы так будете смотреть? Без перчаток?

— Ха-ха…, насмешила. Поздно заразы бояться.

Пальчики с изящными наманикюреными ноготками поднимают нежную кожу над клитором.

— Ой, какой большой. Удобно удалять будет…

В это время раздался деликатный стук в дверь.

— Кого ещё принесло? Елена, открой.

Помощница подошла к двери и повернула ключ в замке. На пороге стояла светловолосая женщина лет тридцати пяти, одетая в тёплый вязанный свитер и широкую юбку до пяток.

— Извините, Наталья Викторовна, я опоздала, — произнесла она низким, с хрипотцой, голосом.

— Ты кто, отрочица? – недовольно пробурчала Наталья, отрываясь от моей дырки.

— Мне на сегодня назначено. Я – Полянская. Вам Игорь Владимирович должен был звонить.

— Какой ещё Игорь Владимирович! – взвилась Наталья. — Не знаю никакого Игоря Владимировича. Выйдите, девушка, не видите у меня клиенты.

— Ну, Игорь Владимирович, — терпеливо, как для первоклассницы повторила женщина. — Шукро.

Фамилия (или прозвище) произвело на Наталью неизгладимое впечатление.

— Вот с этого, барышня, и следовало начинать, — совсем другим тоном произнесла она. – Но, между прочим, по поводу вас никто не звонил.

— Так позвоните, — тоном, не допускающим возражений, произнесла незнакомка.

Наталья прошла за барьер, взяла телефонную трубку, потыкала клавишами.

— Здравствуйте Игорь Владимирович. Это Веселова вас беспокоит (вот, оказывается, как фамилия нашего палача). Помните такую?

— Спасибо. Ничего. Извините, что по пустякам беспокою. Тут от вас пришла девушка.

— Полянская, да.

— Вы простите, конечно, но у нас на сегодня все занято…

— Ну Игорь Владимирович, родненький, не могу я. Правда. С меня спросят. Хотя бы на завтра.

— Вы меня просто без ножа режете…, поняла… Хорошо.

Вот козлина…, — Наталья со всей силы брякнула трубку на аппарат. — Ой, извините. Проходите, Полянская, раздевайтесь, — обреченным тоном произнесла она.

– Лен, сходи, приготовь еще инструменты.

— Какие прикажете, Наталья Викторовна? — ухмыльнувшись, спросила Лена (кажется, ситуация её забавляла).

— Чего лыбишься, сама смотри, — окрысилась Наталья. – Щипцы там, клещи, разрыватель. Нагрей хорошенько. Стой, погоди. С этими сейчас закончим и возьмёшь их заодно. Девочке дырку проработать надо… Вы хоть побрились где нужно, Полянская?

— Естественно, — новенькая с готовностью сдернула юбку, обнажив стройные ножки в ажурных черных чулках, приспустила узкие кружевные трусики и продемонстрировала гладко выбритую промежность.

— Ладно-ладно девушка. Я вам и так поверила бы. Раздевайтесь полностью.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказала Полянская, присев на край кушетки и расшнуровывая ботильоны. – Как тебя зовут, девушка-вагина? – спросила она у меня.

— Наташа, — смущенно ответила я, сдвигая бесстыдно расставленные ноги.

— А я Ульяна. Классно, все-таки, что вместе будем с жизнью расставаться. Меня изначально к виселице приговорили. Еле отбилась. Скукота. Петлю на шейку и все. А колесование – это здорово. После казни можно полежать, поболтать по-женски. Темы общие, думаю, найдутся, — Ульяна лукаво подмигнула мне. — И дочка твоя послушает, о чем говорят взрослые дамы. Историй у меня много. До утра хватит, обещаю.

— Она не дочь, воспитанница, — призналась я.

— Похожа. Ну, ничего, все равно послушает.

Пока Елена делала мне уколы, Ульяна успела раздеться догола, оставшись в одних белых носочках. Волосы она собрала в хвост и завязала извлеченной из кармана юбки резинкой. Глядя на её ухоженное тело, покрытое ровным загаром (без всяких там полосок от купальника), я испытала нечто вроде зависти. Нет, конечно, её дыньки были поменьше, чем мои, но длинные стройные ноги, плоский животик с легким детским пушком над пупком, упругая аппетитная попа, правильные черты лица и выразительные серые глаза, безусловно, не могли не оставить равнодушными представителей противоположного пола.

— Что же, Наталья Викторовна, предаю своё бренное тело в ваши умелые руки, — полушутя-полусерьезно сказала она.

— Всенепременно Ульяна…

— Владимировна, — подсказала та. – Мне с вами ещё пошептаться надо.

– Елена, отведите осуждённых в зал для казней, — распорядилась Наталья. — А я пока Ульяной Владимировной займусь.

— Ну, чего застыли, девки, пойдёмте на экзекуцию, — Елена широким жестом распахнула перед нами дверь. – Покажу вам наши владения.

Мы оказались в большом полутемном зале, всю правую часть которого занимал ярко освещённый софитами, застеленный чёрным траурным крепом, деревянный помост. В центре помоста стояла большая электрическая жаровни, в которой раскалялись пыточные инструменты. Вокруг жаровни, под углом, были установлены три андреевских креста, сколоченных из толстых балок.

За ними – три больших деревянных колеса на шестах.

И надо всем этим великолепием красовалась огромная фреска, изображавшая колесование христианок в Древнем Риме.

— Слышь, Катька, — пихнула я Белову локтем в бок. – У тебя сегодня есть шанс повторить подвиг святой Екатерины.

— Да пошла ты…, — прошипела девушка.

— Идите за мной красавицы, — Лена подвела нас к стоящему у подножия эшафота странному приспособлению, отдаленно напоминавшему миниатюрную школьную парту: металлический стул со спинкой, совмещенный со столиком. Вокруг спинки стула были обмотаны провода с крокодильчатыми зажимами на концах, подключённые к ящику, установленному под сиденьем.

— Вот Белова, сейчас будем тебе дырочку расширять, — улыбнулась Лена. – Держи, — она положила на столик прозрачный тюбик, наполненный синим гелем. – Это лубрикант, тебе нужно будет хорошенько смазать все внутри. А потом сядешь на нашего малыша.

Только сейчас я поняла назначение таинственного девайса. «Парта» представляла собой разновидность facking machine: из сиденья торчал впечатляющих размеров силиконовый фаллос, весьма реалистично воспроизводивший анатомию мужского полового органа.

Катя смотрела на приспособление со смесью недоверия и страха:

— А почему он такой… большой?

— Видишь ли, у нас иногда бывают крупные женщины. Я имею в виду там – внизу. Универсальный размер. Подходит всем. Не бойся, детка, тебе будет в самый раз.

— Но он же мне там все порвёт…, — захныкала Катя. – Пожалуйста, не надо.

— ТАМ тебе все порвёт вагинальная груша, а это просто легкое развлечение, которое поможет тебе успокоиться и легче перенести казнь. Для твоей же пользы, дура. Кайф поймаешь. У нас все ловят… Даже, если не хотят.

— Давай, Катюша, не тяни резину, — поддержала я Лену. — Мальчикам на на кое-что не стеснялась прыгать. А тут корчишь из себя Святую Екатерину…

Белова закрыла лицо руками, — нет, пожалуйста…, я не могу…

Видя, что девушка близка к истерике, Елена приступила к решительным действиям. Она схватила Катьку за косы, намотала их на кулак, и с неожиданной для её хрупкого сложения силой пригнула Катю к «парте»:

— Слушай сюда, коза драная! Если же сию минуту ты не сядешь, я тебя сама посажу. Без всякой смазки. А перед этим ты ему минет сделаешь. На всю глубину глотки. И попробуй мне сблевать. Языком будешь вылизывать. Поняла?

— Пппоняла, — с трудом выговорила Катя. – Больно…, отпустите.

Елена выпустила Катины волосы, — ты ещё не знаешь, что такое по-настоящему больно.

Изображая из себя оскорбленную невинность, Катя открыла тюбик, выдавила чуть-чуть на ладонь и принялась вяло растирать гель по промежности.

— Ох ты, горе моё луковое, — вздохнула Елена. – Дай сама что ли.

Она присела перед Катей на корточки, набрала полную горсть синей массы и аккуратно начала вводить её пальцами в Катино влагалище. Закончив процедуру, Лена протерла нижние губы Беловой висевшей на спинке тряпицей.

— Теперь садись… Смелее, не бойся. Направляй его внутрь… Чуть тазом подвигай… Вот так. Теперь приседай. Чего пищишь, садись… Да не так!

Потеряв терпение она сильно надавила на Катины бедра, помогая ей опуститься на сиденье. Белова вскрикнула, принимая в своё лоно нежданного гостя.

— Ну, вот и все, а ты боялась, — сказала Лена, вытирая со лба испарину. – Даже платье не помялось. Сейчас проводочки подключим…, и наслаждайся.

При помощи маховика Лена подняла столик на уровень Катиных сисек, так что упругие девичьи грудки легли на его плоскость. Потом, при помощи специальных скобок, закрепила груди на столике и подключила к соскам зажимы с проводами.

— Так, сейчас бабочку на клитор, — пробормотала она, нагибаясь под столик, чтобы подключить третий самый важный провод.

Ошалевшая от такого поворота событий Катька только растеряно хлопала ресницами.

Лена завела Катькины руки за спину и надела на запястья кандалы, при помощи ремней зафиксировала лодыжки. Ещё одним ремнём, пропущенным под грудью, притянула к спинке.

— Блин, где этот чертов пульт…, а вот он, — нажатие на кнопку оживило дремавший механизм. Раздалось жужжание и «малыш», выражаясь языком физиков, начал возвратно-поступательное движение внутри Катиного тела. Белова безумно выпучила глаза и судорожно сглотнула. Лицо ее приобрело серый оттенок.

Лена слегка похлопала её по щекам, — все дорогуша, все.., приятно тебе провести время.

— Наташ, посмотри за ней пожалуйста. Мне для этой Ульки нужно дополнительный инструмент подготовить. На неё никто же не рассчитывал… Свалилась как снег на голову. Не дай бог директор узнает. За это можно и на кол присесть. Е-моё, вот я овца, масло забыла нагреть! — озабоченная Лена убежала на помост.

Тем временем, механический Катин любовник, в сочетании с стимулирующими электрическими разрядами, сумел-таки разбудить её либидо. Дыхание девицы участилось. По телу заструились ручейки пота. Вскоре её бедра начали отвечать за зов плоти. Из Катиного горла вырвался стон, полный мучительной истомы и наслаждения. Мысленно я пожелала Беловой получить напоследок как можно больше приятных ощущений. Не смотря на то, что я в какой-то степени здесь из-за неё, зла я на Катьку не держала.

— Как тут наша девица-красавица? – раздался у меня над ухом голос палача Натальи (и не заметила, как она вошла). Она была одета все в тот же белый халат, однако поверх халата на ней был чёрный кожаный фартук.

— Круто! – восхитилась Полянская (оказывается, она тоже была здесь). Вы просто кудесница Наталья Викторовна! Такую замечательную машину придумали. Сейчас оргазм словит.

Действительно, тело Катьки выгнулось дугой, лицо расплылось в блаженной улыбке.

— Госпожа палач, голубушка, нельзя ли меня напоследок посадить на этот стульчик? — попросила Ульяна.

— Прости, Уль, не могу, — ответила Наталья. — Времени нет. Если бы Шукро заранее позвонил… А мне и так сегодня придётся серьезно объясняться с начальством… Почему у меня образовалось не две покойницы, а целых три.

— Жаль…, вздохнула Ульяна.

— Так барыши, нечего тут глазеть, — скомандовала Наталья. — Марш на помост. Готовьтесь. А эту малолетку я сейчас приведу. Ленка! Ты где там застряла. Иди привязывай приговорённых.

— Спасибо Натальечка Викторовна, — как девчонка запрыгала от радости Ульяна. – Мне так не терпится испытать на себе ваше искусство. Пойдём, Наташ! Я прям возбуждаюсь, когда на помост восхожу. Жалко, что это только один раз.

Энтузиазма Ули я нисколько не разделяла, но поплелась за ней, преодолела три крутые ступеньки и очутилась на лобном месте. Шершавые доски помоста под тонким крепом неприятно холодили босые ноги.

Вблизи орудия казни выглядели особенно угрожающе. Потемневшие от времени толстые брусья креста, местами заляпанные бурыми пятнами, пугали и завораживали одновременно. Я почувствовала, как подгибаются коленки, а в ушах начинают звучать звонкие молоточки.

— Давайте с вас начнём…, ваш крест слева. Ложитесь на спину, руки и ноги вдоль балок, — скомандовала встречающая нас на эшафоте Лена.

Я неловко забралась на своё смертельное ложе. Шершавые доски больно оцарапали ягодицы.

Ленка надела на мои запястья и лодыжки цепи, натянула. Под локти и плечи подложила небольшие деревянные бруски, после чего плотно привязала меня к кресту.

— Это чтобы кости ломать было удобно, — объяснила она. – Узлы не слишком давят?

— Терпимо, — сквозь зубы ответила я.

Мою талию перетянул широкий кожаный ремень. Закончив со связыванием, Лена при помощи специального механизма отрегулировала высоту и наклон креста. Теперь я уже не лежала, а, скорее, висела на нем примерно под углом в сорок пять градусов. С этого места я могла в подробностях наблюдать за тем, что происходит на двух других крестах.

Следующей на очереди была Ульяна. Ей достался правый крест. Улька грациозно улеглась на него, позволила себя привязать.

— Кайфово, — оценила она, когда крест принял вертикальное положение, — обожаю голенькой висеть. — Чувствуешь себя такой открытой, беззащитной, особенно между ног. У меня аж животик сводит.

В то время, как Елена раскладывала нас с Ульяной, палач Наталья отвязала обессиленную Белову от трахательной машины, придерживая за талию, возвела на эшафот. Вдвоём с Леной они разложили девушку на уготованном ей месте в центре. Белова не сопротивлялась своей участи. Может быть потому, что ещё не отошла от серии ярких оргазмов. Когда нагая Катька повисла на кресте, из её лона толчками излилась струйка густой мутной жидкости.

— Совсем другое дело, — заметив это, удовлетворенно констатировала палач Наталья. – Девочка готова.

Она не спеша подошла к моему кресту, ласково потрепала меня по грудям:

— Ну что, дамочки, начнём сисек. Ты у нас, Натали, барышня храбрая. Покажешь пример стойкости?

Моё сердце сделало лишний удар. Конечно, мысленно я готовилась к мучениям, но не думала, что все произойдёт именно сейчас..

— Итак, Наталья Лукоянова, согласно постановлению суда на первом этапе казни твои груди будут подвергнуты пытке раскалёнными щипцами два раза, — процитировала начало моего приговора палач.

Я почувствовала жар, исходящий откуда-то справа и, повернув голову, обнаружила, что помощница Лена оказывается уже успела надеть перчатки и достать из жаровни раскалённые добела щипцы.

— Готова, — спросила палач Наталья?

В горле моментально пересохло. Только сейчас я осознала, что казнь началась и после того, что сейчас произойдёт, тело моё будет непоправимо изувечено. Все, что происходило до этого, казалось мне нелепой, страшной, но все же игрой. Теперь же обратной дороги не будет. Мне вдруг стало очень жалко себя. На глазах выступили слезы. Господи, как трудно сделать первый шаг в вечность.

— Давайте Наташ, рожайте уже, остынут щипцы, опять греть…, — с нотками мольбы в голосе произнесла Лена.

— Мне почему-то стало неудобно её подводить и, крепко зажмурившись, я ответила:

— Да.

Острые зубья впились в мою нежную плоть. Раздалось шипение, и мою правую грудь пронзила невообразимая боль.

Я и не представляла себе, что на свете может быть такая боль.

— Ааааа…, — дикий крик эхом отозвался в полупустом зале. Неужели это я так кричу?

— Ленка, давай вторую, — услышала я сквозь заложившую уши тугую пелену. Вслед за этим такая же невыносимая боль пронзила мою левую грудь. Я поперхнулась криком и некоторое время лежала молча, судорожно глотая воздух.

Прохладная ладонь палача легла на мой лоб:

— Все, деточка, все.., ты молодец.

— Не думала…, что будет…, так больно.., — с трудом прохрипела я.

— Это смертная казнь, Наташ. Тебе и должно быть очень больно. Терпи, скоро все закончится.

Приподняв голову, я обнаружила, что мои чудесные грудки, которыми я гордилась, вздулись и почернели. На них отчетливо проступали следы страшного крокодилового укуса.

Между тем экзекуция продолжалась. Следующей на очереди была Катька.

— Что, юная барышня, боишься? – обратилась к ней палачка. – Сейчас и тебе придется познакомиться с нашим крокодильчиком. Ты, Екатерина Белова, приговорена к однократной пытке щипцами. Выбирай, грудку дорогуша. Левая или правая?

— Правая, палач Наталья, — звонко ответила Катя. – Жги, Лена, не бойся. Я как эта курица теть Наташа орать не буду.

Подобной храбрости от Катерины я не ожидала, и даже немного обиделась за «курицу».

Лена выхватила из жаровни щипцы, выполненные в форме головы крокодила. Страшные зубья сомкнулись на беззащитной девичьей грудке, зашипели остужаясь в теле. В воздухе отчётливо запахло горелой плотью. Захрустели, крошась, Катины зубы, но Белова не издала ни стона.

— Браво, Катюш, — не выдержала Ульяна. – Извини, я о тебе хуже думала.

— Ссспасибо, Уль…, — не разжимая губ, ответила Катерина.

— Я тобой горжусь, — присоединилась к похвале Наталья, ласково погладив Катькино бедро. – По секрету тебе скажу, ты первая, кто не закричал. Я в восхищении. Тебе так слабо, Ульян?

— Без проблем, — ответила та. – Только крокодил — это вообще детский сад. Хочу чего-нибудь посерьёзней.

— Могу предложить только клещи или разрыватель. Есть ещё пектораль. Это железный лифчик такой. Но, греть его долго. Я же не знала, что ты такая гурманка. Экзотику любишь.

— Давай уж разрыватель, что ли, — вздохнула Полянская.

Лена было шагнула к жаровне, но Наталья Викторовна остановила не:

— Я сама, тут рука нужна твёрдая.

Она надела рукавицы, вытащила из жаровни жуткое пыточное приспособление, напоминающее паука.

— Готова, Уль?

— Готова, госпожа палач, — быстро ответила Ульяна.

Страшные зубья проткнули упругую плоть. Над правой грудью Ули поднялось облачко белого пара. Наталья что есть силы рванула орудие пытки на себя, раздирая в клочья ткани и кожу. Бросила ненужный больше разрыватель обратно в жаровню. На месте груди остались лишь обгоревшие лоскуты кожи. Экзекуцию Полянская перенесла молча. Лишь по побелевшему от страданий лицу и струящимся по телу ручейкам пота, видно было, как трудно ей было не закричать.

— Красотка! – воскликнула Наталья. – Побольше бы таких терпеливых клиенток.

— Ерунда, — скривившись, ответила Ульяна. – Я к боли привычная. Меня часто наказывали.

— Вторую сиську будем мучить? – спросила палач. – Это не обязательно. Приговора не было. Ты ж у нас волонтерка.

— Для симметрии неплохо бы, — улыбнулась Ульяна. – Только не обещаю, что не буду орать. Разрыватель – это жесть.

— Давай только попозже, Уль. Его греть теперь полчаса. В качестве компенсации могу предложить прижигание твоих нежных пяточек.

— Ладно, сойдёт.

— Так, минутку внимания девочки, — обратилась к нам палач. — Сейчас вам предстоят более строгие испытания. Ваши щелочки ожидают потрясающие сюрпризы. Для этого необходимо вас раскрыть.

Наши мучительницы отвязали Ульянины ноги от креста, подняли их вверх и привязали к запястьям. Теперь Улькина промежность оказалась полностью открыта нескромным взглядам. Потом ту же процедуру проделали с Катькой и со мною. Глядя на своих подруг по несчастью, я отчетливо представила, как выгляжу со стороны. Да, тот еще паноптикум: раскоряченная голая тетка с выставленной напоказ бритой вагиной. Я почувствовала, как краска стыда заливает мое лицо шею и плечи. Казалось бы, за пять дней в Центре исполнения наказаний к любым унижениям можно привыкнуть, но поза в которой я сейчас пребывала, казалась мне особенно постыдной.

Палач Наталья легонько похлопала меня по сокровенному месту:

— Как там твой дружок? Небось, жалко с ним расставаться? Не бойся, клиторидэктоми́я – моя любимая процедурка. Дамочкам обрезание делаю на раз. Не успеешь ахнуть.

Приговоренная, — торжественно начала она, — по решению суда на втором этапе казни ты будешь подвергнута пытке клитора раскалёнными клещами и навсегда лишишься возможности получать чувственное удовольствие.

От объявленного приговора мне стало совсем жутко.

— Ой, как сейчас орать буду…, — собрав остатки мужества, сказала я. – Заткните ушки, пожалуйста.

Лена, которая взяла на себя роль ассистентки, маленькими щипчиками оттянула кожицу, оголяя бугорок любви.

— Начали, — раскалённые клещи приблизились к моему паху. – Не дергайся Наталья, постарайся себя контролировать. Клац, — тысячи раскалённых иголок одновременно впились в самое нежнейшее моё место. Непредставимая человеческому разуму боль взорвала мир. Тело моё инстинктивно рванулось на свободу, разрывая путы…

Яркий свет софита под потолком давит на глаза. Отвратительный больничный запах нашатыря бьет в ноздри.

— С возвращением Наташ, — помощница палача Лена растирает мне виски остро жгучей мазью. Груди (по крайней мере, то, что от них осталось) горят адским огнём. Тупо болит внизу живота.

— Я что, сознание теряла? – пересохшие губы разлепляются с невероятным трудом.

— Минут десять в отключке была, — голос Лены доносится до меня издалека. – На, выпей.

Осторожно придерживая мою голову, Лена прислоняет к моим губам кружку с холодной, остро пахнущей травами жидкостью. Делаю несколько глотков. Мир вокруг обретает четкие очертания. Все тот же огромный зал. Кресты с распятыми на них голыми женщинами. Сверху строго и неподкупно взирает мученица с фрески.

— Отдохни Наташ, — говорит палач. – Мы пока твоими подругами займемся, а то они уже заскучали.

— Наталья Викторовна, а кто-то мне пяточки обещал прижечь, — заметила со своего ложа Ульяна.

— Лен, займись, я чего-то притомилась…, пойду, водички глотну, — Наталья спустилась с освещенного помоста в темноту.

Елена стянула с Ульяниных ступней модные белые носочки, бросила их в жаровню:

— Извини, подруга, они тебе больше не понадобятся.

Достала из жаровни квадратный стальной прут, закреплённый на деревянной рукоятке, с усилием приложила его к босой подошве. Тело Ульяны рефлекторно дернулось.

— Закончили уже? — спросила Наталья, поднимаясь на помост.

— Минутку Наталья Викторовна, сейчас вторую обработаю, и…

Тут диалог был прерван скрипом открывающейся двери. Из полутьмы возник крупный бородатый мужчина в белом халате. В лице его было что-то неуловимо восточное, монголоидное.

— День добрый, Наталья Викторовна, а я к вам с проверочкой. Наш зам — Юлия Сергеевна, я имею в виду, попросила пройтись, посмотреть как да что, — широко улыбнувшись, сказал он.

— Привет Миш, — непринужденно, как со старым знакомым поздоровалась Наталья. — Чего это Юлия Сергеевна озаботилась? Квартальная премия вроде ещё далеко.

— Да понимаешь, служба безопасности волну гонит. Якобы у нас неучтенные тела всплывают. Статистика искажается и…, ну ты сама понимаешь.

— Ты меня знаешь, Михаил Кожубеевич. У меня всегда все в ажуре. Сколько зашло, столько и… ха-ха, в крематорий отправилось. За мной не заржавеет. Если чего, вещичек подкину для супруги.

— Я тебя, Наталья, конечно, уважаю…, — ответил мужчина, — но, как говорили мои предки на Ямале: сначала оленя считать, потом водка в юрта пить. — Так кто у нас сейчас сейчас на исполнении, — Михаил достал из кармана халата сложенный в четверо листочек. – Наталья Лукоянова, управляющий менеджер, тридцать восемь лет. Осуждена к колесованию первой степени строгости. Ого! Видать сильно согрешила. Екатерина Белова, старший продавец-товаровед, восемнадцать лет. Осуждена к колесованию второй степени. Но, простите, любезная Наталья Викторовна, я невооруженным взглядом наблюдаю здесь трёх приговорённых. Потрудитесь объяснить.

— А чего тут объяснять, — отозвалась со своего места правдолюбка Катя. – Вон та тетка слева от меня по звонку прошла. Коррупция у вас тут процветает.

— Миш, ну бес попутал, — призналась Наталья, бросив на Катю испепеляющий взгляд, не суливший последней ничего хорошего. – Шукро за неё разговаривал. Видать дама непростая.

— Меня твои криминальные связи не интересуют, — строго сказал Михаил. — Значит так, неустановленную гражданку с креста снять и бросить в камеру до выяснения обстоятельств. Служба безопасности её отдельно допросит. С пристрастием. И пойдём ка Наташа акт составим.

— Да как я её сниму. Она уже почти на том свете.

— Ничего не знаю, — отрезал Михаил.

— Подождите Михаил…, как вас там…, — спокойно сказала Ульяна.

— Кожубеевич, — буркнул Михаил.

— Михаил Кожубеевич, сейчас вы делаете очень большую ошибку. Если этот неприятный инцидент дойдёт до Шукро, а он обязательно дойдёт, Наталья Викторовна вам сейчас объяснит почему, то от вашей богадельни даже вывески не останется. И не думайте, что ваши мелкие шалости окажутся безнаказанными. Желаете рискнуть? А может, хотите поговорить с господином Шукро? Это запросто. Наталья Викторовна, принесите телефон, пожалуйста.

— Михаил на секунду растерялся…

— Ты мне угрожаешь…? Наталья, что все это значит?

— Палачка подошла к Михаилу и что горячо зашептала ему на ухо.

Лицо Михаила приобрело озадаченное выражение.

— Ну вы все даёте, — от души выругался он. – Я…, ты в какое положение меня ставишь? А если узнают. Меня же…, на вертел посадят.

— Брось Миш, расслабься, — усмехнулась Наталья. – Если что, все сядем. Никто ничего не узнает. Елена – кремень, не проболтается. А девочки уже никому ничего не скажут. Им скоро с ангелами предстоит беседовать. Успокоиться тебе надо, стресс снять. О, придумала, хочешь кого-нибудь из этих трахни! Оно от переживаний хороший секс – то, что надо.

— Секс, говоришь, — оживился Михаил, внимательно разглядывая наши подвешенные тушки. – Знаешь, ты права, рутина последнее время. И нервы. Жена — стерва, запилила. Все ей денег мало приносишь. Давай-ка я вот эту молоденькую оттрахаю. Девка бойкая. Страсть как люблю горячих.

— Эй, а меня кто-нибудь спросил! – возмутилась Катя. – Мне и так всю дырку раздолбали. Я больше не хочу. Мужчина, я буду жаловаться. Не вздумайте… Пожалуйста…, не надо…

Не обращая ни малейшего внимания на Катины вопли Михаил поднялся к нам, расстегнул халат, спустил брюки и трусы. Его восставшее мужское достоинство привело нас в восторг.

— Сантиметров восемнадцать не меньше, — прокомментировала Уля. – У меня глаз намётан.

Катины прелести оказались немного выше, чем необходимо, и Наталья принесла Михаилу небольшую скамеечку. Встав на неё, Михаил с ходу вошёл в Катю, вызвав у последней поток отборных ругательств.

Мы с Ульяной удовлетворенно хрюкнули.

— Может ей ротик заткнуть, — предложила я. – Я и не знала, что Катька столько нецензурных слов знает.

— Не надо, — не отвлекаясь от процесса, ответил Михаил. – Так даже интереснее.

Придерживая Катю за бедра, Михаил стал энергично двигаться. Похоже, что его усилия не прошли даром, теперь ругательства перемежались с криками наслаждения.

— Вот ведь маленькая шлюшка, — простонала Уля. – Я, красивая, умная, свободная женщина, прикладывала массу усилий, чтобы нравиться мужикам, получать от них хоть какой-нибудь секс. А этой чертовке все обламывается само собой.

— Да, Катька такая, — с некоторой долей гордости за свою юную подружку ответила я. – Если получится, расскажу.

Акт нарушения Катькиной половой неприкосновенности подошёл к своей кульминации. Михаил Кожубеевич грозно рыкнул, и кончил прямо в Катю. Испачканный в сперме и женских выделениях член он вытер о её промежность.

— Мужчина…, Михаил…, — томным голосом окликнула его Ульяна. – А вы не могли бы меня вот точно так же отиметь? Ну что вам стоит. Последний секс. Одной сиськи у меня уже, к сожалению нет, но внизу я ведь ещё привлекательна, правда?

Михаил внимательно осмотрел Ульяну с головы до пяток. Взгляд его задержался на её соблазнительных бёдрах и бесстыдно выставленном напоказ интимном месте.

— Как тебя зовут, красавица? – спросил он.

— Ульяна.

— Как по мне Ульян, такую женщину, да под лом палача – это вообще кощунство. За что Шукро с тобой так?

— Некоторых вещей лучше не знать, Михаил Кожубеевич. Спокойней спать будете. Пусть моя маленькая тайна умрет вместе со мной. Так вы поможете мне?

— Я, конечно, уже, не тот, что был лет двадцать назад, — признался Михаил. – Но на такую роскошную женщину сил, думаю, хватит…

По просьбе Ульяны Лена отвязала её ноги от креста и Ульяна сразу же закинула их на плечи Михаилу. Судя по сладостным стонам, и крикам, удовольствие она получила сполна.

Я молча завидовала Ульке. Заниматься сексом с вырванным клитором может разве что самая отчаянная мазохистка, каковой я не являюсь.

Ульяна, расслабленно болтающая ножками после яркого оргазма, перехватила мой голодный взгляд, и, кажется, прочитала мои мысли:

— Извини Наташенька, так получилось…. Эврика! А как насчёт минета?

— Не знаю, — смущенно произнесла я.

Дело в том, что минет я делала всего два раза в жизни и особого удовольствия от этого не испытала.

— Да брось Наташ, ничего унизительного в этом нет, — успокоила меня Уля. – Хочешь, мы отвернемся.

— Давай теть Наташ, покажи класс, — подзадорила меня Катька.

— Вы же не откажете Наташе в такой маленькой любезности? – спросила у Михаила Уля.

— Ох, девки, притомили вы меня, — вздохнул Михаил. – Но, по справедливости отказывать несчастной женщине нельзя.

Лена опустила меня почти горизонтально, освободила ноги от пут. Пока Михаил пристраивал своё хозяйство к моему ротику, присутствующие деликатно отвернулись, но украдкой все-таки смотрели.

— Да что вы как девственницы в борделе, — не выдержала я. – Смотрите все, как тетка Наталья позорится — в рот берет.

Стыд пропал, невероятно, но где-то внутри моего искалеченного тела рождалось возбуждение. «Пусть пялятся, мне фиолетово», — думала я, энергично работая губами и языком. По мере того, как, подчиняясь моим усилиям, напрягалась мужская плоть, внизу живота рождалось необычное тёплое ощущение. На несколько секунд я забыла о боли, терзавшей грудь и изуродованное влагалище. Томимое любовной мукой тело выгнулось дугой. Закружилась голова, как будто я снова, как в детстве, летела вниз с качелей. Мощный всплеск эмоций сделал мир вокруг невероятно ярким и реалистичным. Мы с Михаилом кончили почти одновременно.

— А ты теть Наташ, оказывается, и без клитора кончаешь, — ехидно заметила подвешенная Катя. – А ещё меня в шлюховатости обвиняла.

— С тобой, детка, мы отдельно поговорим, — приструнила её Наталья.

— Ладно, дамы, пора мне, — сказал Михаил, убирая свои причиндалы в штаны и застегивая ширинку. — Юлия Владимировна меня уже, видать, потеряла… А у меня, ко всему прочему, на сегодня ещё два исполнения.

— Спасибо тебе Уль.., я, получается, твоя должница, — произнесла палач Наталья, когда Михаил покинул зал. – Если бы не ты, я бы сейчас в подвале на дыбе висела. Причём, без трусов. Мишка — гнида редкостная.

— Да пустяки, — отмахнулась Ульяна. – Я бы, кстати, на дыбе с удовольствием повисела.

— А тебе, маленькая вшивая стерва, я сейчас устрою максимально жесткий секс с вагинальной грушей, — сказала Наталья, обращаясь к притихшей Катерине. – Кто тебя просил свой поганый ротик открывать, а? Лен давай самую большую. Для взрослых грешниц. Покажи ей.

Лена взяла с маленького столика, стоявшего в углу помоста странное металлическое приспособление, действительно отдаленно напоминающее грушу, и продемонстрировала её Кате.

Устройство состояло из четырёх лепестков, соединённых при помощи винта. Поворачивая винт, можно было раскрывать и закрывать лепестки.

— Понравилась игрушка? — спросила Наталья, забирая орудие пытки из Лениных рук. Винтажная штучка, да? Ей лет триста. Были же раньше умельцы. Представляешь, во скольких дырочках она успела побывать? Ничего личного, дорогуша, но по правилам я должна полностью раскрыть этот бутончик внутри твоего интимного места. И сейчас я это сделаю без угрызений совести и с огромным удовольствием.

— Простите, палач Наталья, я не хотела вас сдавать, просто случайно вырвалось, — пробормотала испуганная Катя.

— Случайно? – задумчиво произнесла Наталья. — Нет, подруга, случайно в жизни ничего не происходит. Все закономерно. Леночка, закрой ей рот. Ненавижу визги истеричек.

— Нет…, пожалуйста…, убейте меня сейчас…, не мучайте…, — завопила Катерина.

Лена попыталась вставить ей в рот кляп, состоявший из гладко оструганной деревянной палочки с кольцами на концах, сквозь которые была продета веревка, но Катька плотно сжала челюсти. Тогда Лена двумя пальцами зажала ей нос. Белова отчаянно сопротивлялась, пыталась вертеть головой, однако через пару минут вынуждена была сдаться. При помощи веревки помощница палача плотно зафиксировала кляп между зубами девушки. Теперь Катя могла только мычать.

Наталья, наслаждаясь Катькиным испугом, прислонила грушу ко входу в ее пещерку, и со всей решительностью начала запихивать жуткое пыточное приспособление внутрь. Катя инстинктивно сжимала бедра, сопротивляясь чужеродному предмету, раздиравшему её нежные половые губки.

— Ленка! Дай малый пинцет, — приказала разозлённая сопротивлением Наталья. – Ты у меня как шелковая будешь…

При помощи пинцета Наталья захватила Катин клитор и начала зверски выкручивать. Белова, что есть силы, замычала сквозь кляп.

— Расслабься, идиотка, тебе же легче будет. Ты ничего не изменишь.

Катя прекратила неравную борьбу, и груша проскользнула в её лоно. Наталья повернула винт на три оборота. Острые края лепестков впились Кате в шейку матки. Девушка захрипела.

— А…, понравилось по-взрослому! Это тебе не на хрен садиться. Пойдём Лен, «Машку» принесём, давно хотела в её действии попробовать.

— Так ведь она ещё недоработана, Наталья Викторовна, — осторожно возразила Елена. – Багов полно, и трассировку ещё не прошла. Если сломается, отдел автоматизации с меня зарплату за полгода взыщет. А то и вредительство припишут.

— Какая же ты нудная, Ленка! По-этому твой от тебя и ушёл. Да эти очкастые дурики нам «спасибо» должны сказать. Им видите ли воспитание не позволяет проводить полевые эксперименты. Юные техники, блин.

Идея с «Машкой» была Лене явно не по душе, но перечить палачу она не осмелилась. Вдвоём с Натальей они прикатили рамную тележку на колесиках, которая при ближайшем рассмотрении оказалась очередной facking machine. Отличие состояло в том, что роль «любовника» в ней выполняла антикварная груша. Наталья при помощи муфты присоединила торчащий из Катиного влагалища винт к «Машке». Лена зафиксировала тележку на специальных анкерных болтах в полу, включила прибор в розетку, склонилась над панелью управления:

— Какой режим задавать, Наталья Викторовна? Я в технике как обезьяна с гранатой. Тут все по-английски: «сайлент», «медиум», «фаст». Потом тут ещё отдельно «лоу» и «хай». Космополиты гребаные. По-нашему не могли написать.

— А хрен её знает. Включай «медиум» и «хай», потом разберёмся.

Лена нажала кнопки, раздалось негромкое жужжание и «Машка» ожила. Бездушное орудие пытки начало насиловать Катю.

— После каждой десятой фрикции груша будет раскрываться на пять градусов, пока не достигнет максимального предела, — объяснила принцип действия прибора Наталья. – А потом будет извлечена из тела. Высокие, блин, технологии. Лен, ты бы тазик под неё подставила. Потом убирать задолбаешься.

— Спасибо, Наталья Викторовна, что напомнили, — Лена скрылась в темноте, а через некоторое время появилась, неся в руках большой алюминиевый таз в котором хозяйки раньше стирали белье.

— Ближе подставляй, — посоветовала Наталья.

— Не учите ученую, — огрызнулась Лена. — Не первый год в помощницах. В аккурат будет.

— Как хочешь, — равнодушно ответила Наталья. – Прибираться потом все равно тебе.

Между тем, «Машка» на некоторое время замерла будто в раздумье, а потом винт начал вращаться, раздвигая лепестки. Катерина с животным ужасом в глазах смотрела на эти манипуляции. Груша снова начала двигаться внутри Катькиного тела. Теперь её движения сопровождались странным хлюпающим звуком. Когда груша полностью входила в Катино влагалище, над выбритым девичьим лобком отчетливо появлялся бугорок, создаваемый чудовищным давлением лепестка. Белова визжала сквозь кляп и мотала головой.

Наталья посмотрела на часы, — так, «Машка» порвёт ее на британский флаг не раньше, чем через десять минут… Давайте-ка девки, ускоримся. Все сегодня на перекосяк. У меня через полчаса уже новое исполнение. Сейчас, Наташ, прогреем тебя изнутри, а потом уже и косточки можно ломать. А ты Уль, проси чего хочешь. Только по быстрому. Хочешь паяльник в дырочу?

— Замечательно, палач Наталья, — отозвалась Улька. – Вы просто воплощаете в жизнь самые смелые мои фантазии.

-Лен, у нас паяльник работает?

— Три дня назад, вроде работал.

— Ну, так поставь его барышне.

— У нас и так «Машка» включена. А ещё жаровня. Автомат может выбить.

— Лен, дорогая, делай, что говорю, — взмолилась палач. — Пусть лучше вся сеть тут сгорит к чертовой матери, чем я на следующую казнь опоздаю.

— Елена тяжело вздохнула и пошла за паяльником.

— Так Наташ, по приговору суда твоё интимное место должно быть подвергнуто пытке кипящим маслом, дабы ты не смогла иметь потомство, — скороговоркой произнесла Наталья.

— Дебилы, бл…дь, — взорвалась я. – Что судья, что прокурор, что следователи. Хоть бы заглянули в мою медицинскую карточку. Я родить и так не могу. У меня загиб матки.

— Прости, так в приговоре написано, — смущенно опустила глаза долу Наталья. – Сейчас быстро вороночку тебе поставим и все. Ленка, ну что ты там возишься.

— Уф.., еле нашла, — Лена поднялась на помост, держа в руках старинный паяльник с большой деревянной ручкой и очень толстым тупым жалом.

— Уль, тебе как – поглубже, чтоб до матки, или ближе к входу? – спросила она у Ульяны.

— Поглубже, — ответила та.

Лена привязала Улины ноги к кресту, раздвинула нижние губки и осторожно засунула паяльник в её пещерку по самую рукоять. Включила вилку в розетку.

— Ну, как? — с надеждой спросила она, — работает.

— Пока не чувствую, — огорчила её Ульяна. – А, нет…, ой…, кажется, работает. Ай…, точно работает.

— Елена…, мать твою, ты масло для Наташи приготовила? – спросила Наталья.

— Да, гражданка палач.

-Тащи сюда воронку.

Чуткие Натальины руки вводят в моё влагалище холодную металлическую трубку.

— Масло хорошо прогрела?

— Конечно.

— А что оно у тебя не булькает?

— А вы пальчиком попробуйте.

— Шутишь, да? Я тебе…, ха-ха, в лифчик его сейчас налью. Давай, наклоняй.

Огненный шар взорвался у меня внутри. После перенесённых страданий мне казалось, что ничего страшней уже не будет. Но в этот раз было вообще запредельно. Запах горелого мяса ударил в ноздри, вызвав приступ тошноты. Мир вокруг меня завертелся с невероятной скоростью, и я полетела в блаженную темноту…

— Она застряла… Там. Сломалась. Блииин… Что теперь делать? – В Ленкином голосе звучало глубокое отчаяние. — Я же вам говорила.

— Нахрена ты на «хай» поставила, не видишь, девка – малолетка совсем, дырка узкая.

— Так вы сами сказали, Наталья Викторовна.

— А у тебя мозгов, что ли нет. Ладно, не переживай, достанем. Посмотри, пока, что с этой.

Возвращаться из ничто мне совсем не хотелось. Тело немедленно начала разламывать нестерпимая боль.

— Наташенька… Наталья Сергеевна, — Лена бьет меня по щекам. – Вы живы? Не умирайте, пожалуйста. Мы же ещё не закончили.

С большим трудом мне удалось открыть один глаз.

— Сейчас отварчику глотнёте и вам будет гораздо лучше, — захлопотала вокруг меня повеселевшая помощница палача.

Лена растерла мне низ живота губкой, смоченной в уксусе, влила в рот несколько ложек отвара, от которого сердце мое забилось чаще.

— Я масло-то чуть остудила, — шепнула она, наклоняясь к моему лицу, чтобы растереть виски. – Наталье Викторне лишь бы все по правилам. У неё половина до окончания казни не доживают.

— Спасибо, Лен.

— Ерунда. Держитесь Наталья, осталось совсем чуть-чуть.

Когда я, стараниями Елены, пришла в себя, и смогла оценить обстановку, моему взгляду открылась следующая картина. Ульяна, полуприкрыв глаза, по-прежнему висела на своём кресте. Паяльника в её влагалище уже не было. Катька, судя по всему, была без сознания, голова ее бессильно свисала между перекладин креста. Из Катиного лона наполовину торчала раскрытая груша, присоединенная к «Машке». И Катя и «Машка» не подавали ни малейших признаков жизни.

— Тяжелый случай, «Машка» застряла в Катьке, прямо сюр какой-то, — философски заметила Ульяна. – Стесняюсь спросить. А почему вы ее зовёте «Машкой»?

— Это наши вундеркинды её так прозвали, — охотно объяснила Лена. – Механизм шатунный, автоматизированный – МША. Машка. МША 2.0, если уж быть точной. С первой версией у них что-то пошло не так. Скорее всего, выделенные на неё средства беспощадно пропили.

— Да, логично… И что же мы будем делать?

— Голыми бегать, — с досады срифмовала Наталья. – Доставать её надо.

Наталья отсоединила грушу от «Машки», вручную закрыла лепестки, и с трудом вынула грушу из растерзанной Катиной дырочки.

— Кровищи-то, Лен, срочно прижигай.

Лена вытащила из жаровни самый толстый прут диаметром, наверное, сантиметров пять, и засунула его в разорванное Катино лоно. Раздалось громкое шипение. Положив прут обратно в жаровню, она полила изувеченное место какой-то неприятно пахнущей зеленой жидкостью из флакона.

— Кажись девка того…, отмучилась, — заметила она.

— Похоже…, — мрачно согласилась Наталья. — Все-таки попробуй её в чувство привести.

— Да куда там, вон как «Машка» с ней поработала. Внутренности видно.

Лена для порядка поколдовала над безжизненным Катиным телом, потом виновато посмотрела на Наталью. Мол, сделала все, что могла.

На несколько секунд в зале казней воцарилась тишина.

— Все-таки счастливая Катька, — сказала я. – Жила легко и с жизнью рассталась легко. Относительно, конечно…

— Колесовать её все равно придётся, так требует регламент, — словно оправдываясь, и ни к кому конкретно не обращаясь, сказала Наталья.

Она опустила Катин крест почти горизонтально, взяла со стола квадратный металлический ломик, длиной около метра. Замахнувшись, нанесла тщательно выверенный удар по Катиной голени. Раздался зловещий треск ломающейся кости. Палачка перебила Кате ноги ниже колен и руки выше локтей, затем — руки ниже локтей и ноги выше колен.

— Здорово у вас получается, палач Наталья, — заметила Ульяна. – Не зря мне вас рекомендовали.

— Косточки у женщин тонкие, — объяснила польщенная Наталья. — Если обломки проткнут кожу, то преступница быстро умрет от кровопотери. Удар должен быть очень точно рассчитан. Причём, конечности – это ещё не самая ювелирная работа. Сложнее всего ломать кости таза и ребра, не повреждая при этом внутренние органы.

— Смотри, — удар лома пришёлся на Катино бедро. – Видишь, косточки остались под кожей. Теперь второе, лобковая кость, ребра, ключицы, — орудие казни методично опускалось на бездыханное тело девушки.

В завершении процедуры Наталья нанесла сильный удар по Катиному животу.

— Это если нужно, чтобы злодейка поскорее богу душу отдала.

— Браво госпожа палач! — восхитилась Уля.

— Уф…, аж пот прошиб, — тяжело дыша сказала Наталья. Старею… Тяжеловато стало. Давай Ленка её на колесо.

— Госпожа палач, а можно Катьку не в центр, — попросила я Наталью. — Я бы хотела рядом с Ульяной полежать.

— Совершенно согласна, — заявила Уля. – Ты, Наташ, просто читаешь мои мысли.

— Без вопросов, девочки, — Наталья и Лена отвязали Катерину от креста, небрежно бросили ее лицом вверх на крайнее правое колесо. Изломанные Катькины руки и ноги пропустили сквозь спицы и привязали веревками так, что её пятки оказались на уровне затылка.

Наталья отошла на некоторое расстояние, оценивая проделанную работу.

— Любо-дорого посмотреть, — удовлетворенно произнесла она. – Ну, что птички мои. Вам тоже пора на жердочку. Будете меж собой чирикать. Кто первая? Уль, ты?

— Можно меня первую? — внезапно для самой себя произнесла я.

Удивительно, но сейчас, когда казнь должна была свершиться (все остальное было по сути прелюдией к ней), я не испытывала больше ни страха, ни жалости к себе. Глядя на Катьку, превращенную волей палача в какое-то сюрреалистическое подобие произведения искусства, мне вдруг дико захотелось стать такой же, как она. Также как она лежать полностью обнаженной с бессовестно раздвинутыми ногами. При этой мысли, снова, как во время моего последнего любовного приключения с Михаилом, внутри живота родилось тепло. И когда лом палача начал равнодушно и безжалостно дробить мои кости, дикая боль в сочетании с пожирающим тело желанием выгибали моё тело, заставляли корчиться как в агонии (а может, это и была агония)…

Затем палач Наталья занялась Ульяной. В процессе казни Полянская ни разу не вскрикнула, только глухо стонала и скрипела зубами.

После экзекуции нас с Ульяной осторожно перенесли на колеса, связали в той же позе, что и Катю.

— Все, девочки, наслаждайтесь, — произнесла палач Наталья, похлопав Улю по перебитому бедру, так что та не смогла удержаться от стона. — Теперь вы выглядите так…, ха-ха…, как и должны выглядеть. Как шлюхи. Хоть бы спасибо сказали за труды.

— Спасибо, — с трудом отозвались мы.

— Пока шалавы, больше не увидимся. Лен, не забудь свет выключить, и аппаратуру, — Наталья спустилась с помоста, хлопнула дверь.

— Простите, барышни, мне тоже по делам нужно, — Лена заторопилась вслед за Натальей. Её каблучки звонко зацокали по бетонному полу.

— Я к вам через полчасика забегу, — пообещала она. – Водички принесу. Свет я, если что полностью выключать не буду. Только софиты вырублю. Щелкнул выключатель и зал казней погрузился в полумрак. По-прежнему горели только тусклые красноватые лампы под потолком.

Я лежала в центре, между Ульяной и Катькой в бесстыдно-развратной позе. Впрочем, сейчас особого кайфа от этого я не испытывала. Каждый вздох отдавался болью в сломанных рёбрах. Через некоторое время я сумела приспособиться к своему новому положению. Если дышать реже и неглубоко, то боль вполне терпима.

— Наташ, ты как там? – осторожно позвала меня Ульяна.

— Хреново, на редкость, — забыв о рёбрах, вздохнула я, и тут же вскрикнула от боли.

— Мне тоже, — призналась она. – Пить очень хочется.

Некоторое время мы молчали. Потом, Улька, вдруг, тихонько рассмеялась.

-Ты чего?

— Да так, представила на секунду, как глупо мы выглядим со стороны. Три бабешки нагишом и раздолбанными дырками.

— Ага, особенно Катька, — согласилась я. – Дырку ей капитально расширили. Теперь литровая банка без проблем проходит.

Тут мы обе не выдержали и засмеялись.

— Так и не оценила, бедняжка, своего счастья, — заметила Уля. — Палач Наталья все-таки мастерица. Я — как кисель, ни одной косточки целой нет, а все жизненно важные органы не повреждены. Теперь нам с тобой тут часов десять точно зависать.

— А, знаешь, и к лучшему. Наговоримся всласть. Чего ещё нам – женщинам надо. Слушай Ульян, а где ты такую модную юбку достала?

— Понравилась?

-Угу… Заценила. Вроде и строгая, но сексуальная. Хоть на свидание, хоть на казнь.

-В «Ледяной королеве».

— Ух, ты! Я в таких дорогих магазинах почти не бывала. Однажды только не выдержала – купила комплект – кружевная сорочка, полупрозрачная такая, соблазнительная, и трусики. Прикинь, этот комплект мне в половину зарплаты обошелся. Так-то мы с Катькой все больше по распродажам шлялись.

— Я тоже бедная была, — вздохнула Ульяна. – Но упёртая. Все денег не хватало. Богатого мужика хотела. Вот через мужика на смертную казнь и нарвалась.

— Расскажешь, что у тебя было с этим…, как его…, Шур…, Шукро?

— Хорошо. Только если расскажешь, за что ты здесь. Идёт? Ты первая.

— Идёт. Ты, Ульян, будешь смеяться, но я здесь тоже из-за мужика. Только не своего. Своего-то я давно выгнала. А из-за Катькиного.

Я пересказала Ульяне историю наших злоключений начиная с «бутлегерского треста» и заканчивая пыточной камерой.

— В общем-то меня колесовали заслуженно, — подвела я итог своей никчемной жизни. – И знаешь, Уль. Я не тоскую по тому миру, который оставляю. Что я там хорошего видела? Придирки. Трах с Артуром. Унижения. Хамство клиентов. Гори оно все огнём… Я – существо даже не второго, а третьего сорта. Ниже – только рабыни.

Улька внимательно слушала мою сбивчивую исповедь, а потом долго молчала.

— Ты чего задумалась, Ульян? – спросила я. Про Шукро передумала рассказывать? Да бог с ним. Давай о чем-нибудь другом поговорим.

— Нет, коли обещала – расскажу, — твёрдо ответила Полянская. — Ты мне исповедалась, я тебе тоже должна. Когда, как не сейчас, в грехах покаяться. Просто думаю, как у нас с тобой все похоже. При том, что мы с тобой из совершенно разной социальной среды. Только ты продавалась за еду, я продавалась за ужины в ресторанах и возможность покупать дорогие шмотки. Но, мы с тобой обе в душе шлюхи, верно палач Наталья сказала. Именно по-этому нас раздели донага и бросили на эти колеса. Шлюха должна быть голой! В детстве мне мама внушала, что главное не работа, не карьера, а удачно выйти замуж. Я решила стать образцовой содержанкой: пела, плясала, изучала языки иностранные. К своей мечте я шла долго и целеустремленно. Знаешь, сколько унижений и разочарований меня ожидало. Богатые, щедрые, и неженатые миллиардеры бывают ведь только в сказках. Однажды мне полгода пришлось быть рабыней. Меня наказывали почти каждый день. До сих пор вспоминать тошно. Еле сбежала. Потом встретила Шукро – он топ-менеджер одной из крупнейших энергетических корпораций. Казалось бы вот оно – счастье. Но за все нужно платить. Шукро предложил мне стать номинальной владелицей одной из подконтрольных ему структур. Я подозревала, что дело нечисто, но не посмела отказать. Он бы меня выгнал. Через несколько лет по этой фирме всплыли очень нехорошие дела — взятки, откаты. Шукро предложил мне взять вину на себя, обещал, что меня приговорят к каторге, откуда он меня потом выкупит. Я согласилась. Когда суд приговорил меня за коррупцию к виселице, я сначала чуть не рехнулась. А потом поняла, что это жизнь так отомстила мне. Я устроила Шукро скандал. Потребовала для себя самой мучительной казни. Умирать – так с музыкой. Да и, по правде говоря, я не такая уж невинная овечка. Я это все заслужила. Шукро обещал помочь, но ничего не сделал. Тогда пришлось взять дело в свои руки. Жаль только в пыточной побывать не удалось. Ну, ничего, когда этот козел посмотрит на то, что со мной здесь делали, ему точно понравится. Он меня никогда не забудет. Я же это для него: и сиськи и трах, и паяльник в дырочке. Представь, как это мужиков возбуждает.

— Ничего не понимаю, — на минутку я даже забыла о боли. – Ты хочешь сказать…

— Да, Наташ, — вздохнула Уля. — Тебе это не очень понравится, но все снято на камеру. Думаешь, для чего тут такие яркие софиты. Шукро из всего умеет извлекать деньги. Это богоугодное заведение приносит ему неплохой доход. Видеозаписи с настоящими пытками и казнями пользуются спросом у высокопоставленных извращенцев. В деле помимо палача Натальи ещё несколько человек. В том числе и директор Центра Правосудия. Михаил Кожубеевич, который нас с тобой трахал, тоже был в курсе. То есть отчасти. Он, во-первых, не знал, что это коммерческий проект Шукро. А во-вторых, того, что видеозаписи продаются не только у нас, но и за бугром. Шукро вывел эксклюзивный товар на международный рынок. Теперь понимаешь, почему Кожубеич сразу притих. Одно дело, мелкие шалости с камерами. За это ему грозит увольнение. Ну, максимум, пару лет каторги. А когда вопрос приобретает международный характер, тут уж по-любому вертел в задницу. Как-то так…Ты сильно расстроилась Наташ? Прости…, может быть, не стоило рассказывать…

— Забей, Уль. Ты правильно поступила… У меня до сих пор в голове не укладывается. Значит, казнь получилась в некотором роде публичной. Нас использовали в роли одноразовых порноактрис в жанре садо-мазо. Господи…, представляю, что там за шедевр получился. Теперь на нас толпа мужиков дрочить будет. Да пофиг… Хочешь, анекдот расскажу?

— Хочу, ответила, — Ульяна.

— Значит так, прибывает к вратам рая новопреставленная молодая девушка. Смущенно просит разрешения войти. Святой Петр спрашивает ее:

— А вы девственница?

— Конечно, — отвечает девушка, покраснев.

Святой Петр засомневался, позвал ангела-экзаменатора, который предложил девушке раздеться и лечь на соседнее облачко. После осмотра ангел, слегка смущенный, говорит, что у девушки семь крошечных отверстий в девственной плеве.

— Да это пустяки, не так уж важно, — решил святой Петр, — она может войти.

Девушка проходит в райские ворота. За ними стол, где регистрируют новеньких.

— Кто ты, дитя моё? — спрашивает ангел, сидящий за столом. А та скромно так отвечает:

— Белоснежка…

— Класс! – зашлась смешком Улька и тут же закашлялась.

— Блин, сколько приговоров исполняла, а таких веселых клиенток ещё не видела, — удивилась вошедшая Елена. – Все стонут, рыдают, и просят их поскорее на тот свет отправить. А вы тут ржете, как лошади. Не понимаю…

ЭПИЛОГ

Наталья тихо угасла ночью, после пятнадцати часов пребывания на колесе, отказавшись от положенной ей смертельной инъекции. Ульяна дожила до восьми утра. Тела Кати, Натальи, и Ульяны были сожжены в крематории. Спустя год история с продажей «запретного видео» стала известна компетентным органам. Палача Наталью, Михаила, и ещё пятерых причастных после жестоких мучений в подвале казнили на колу. Помощницу палача Елену в течение двух недель подвергали самым изощренным пыткам, однако девушка упорно молчала. Поскольку доказать её причастность к съемкам не удалось, Елену выпустили из застенка. Она уволилась из Центра исполнения наказаний, переехала в столицу и вскоре сдала профессиональный экзамен на исполнителя.

Прислано: Welt