— Колька, помоги сумку до дома донести! – у самого подъезда перехватила Кольку Павловна. – Совсем устала… — тяжело выдохнула она.

Павловна была женщиной уже на излете молодости/, перевалив едва за сороковник и, видимо, когда-то имела стройную, но крепкую фигуру, сейчас же, после смерти мужа в особенности, раздалась в ширь, приобрела мясистые бедра, переходящие в не менее крупные ягодицы, увесистую грудь, звонкий протяжный усталый голос и печаль в глазах.

— Поможешь?

— Ага ж, — согласился несколько нехотя Колька. Он уже давно вырос из той роли, в которой его видели обитатели подъезда и в свои двадцать грезил себя, подобно своим сверстникам, чем-то большим, значимым и, естественно, взрослым. Тестостерон являлся его вторым естеством, замещая, как ему порой казалось, кровь в жилах.

— Вот и спасибо! – передала тяжелые сумки ему Павловна.

Колька лишь вздохнул и поплелся следом за Павловной. Лифт поглотил их на какое-то время прижав друг к другу. Колька не отпускал сумок, не решаясь поставить те на не самого презентабельного вида пол и потел, Павловна вся исходила жаром, соприкасаясь своей грудью с его спиной. И Колька ощущал, как её горячее дыхание обжигает его затылок, подымает волну чего-то горячего, призывного и неотвратимого.

Седьмой этаж, легкая прохлада подъезда в этот знойный день, Колька уже и сам не помнил, как ноги вынесли его из кабины лифта.

— Можешь оставить сумки здесь, — произнесла Павловна, роясь в своей сумки в поисках ключей, потрясая при этом своими массивными грудьми.

— Да… – что-то пробормотал разгоряченный, каким может быть только двадцатилетний пацан в пору полового созревания, Колька.

— Спасибо, — наконец-то нашла ключи она и отвернулась спиной к нему, производя манипуляции с замком.

А дальше Колька и сам не понимал, как такое могло произойти. Лишь дверь приоткрылась, впуская Павловну, следом за ней в квартиру проник и он, так и не отпустив сумки.

— Ой, спасибо, — произнесла она, удивленная и польщенная таким вниманием. – Не стоило… — не спела она окончить фразу, как сумки сами собой оказались на полу, она в объятиях разгоряченного юношеского тела, а входная дверь захлопнулась с характерным щелчком.

— Коленька! – удивилась Павловна его настойчивости, видимо, не до конца понимая, что происходит. – Коленька, ты что это? – её юбка взлетела вверх, обнажая крупные и упругие икры, потом бедра, выше – обтянутые трусиками ягодицы.

— Я… — тяжело дышал Коля, не отдавая, похоже, себе отчет. Его внутреннее естество вырвалось наружу и теперь даже он сам с ним совладать был не в силах. Женское тело его влекло, и он не мог устоять.

— Ну, глупый! – развернулась лицом к нему Павловна. – Что ж ты так то… — расстегивала она блузу. – Зачем же так спешить то? – блуза упала к их ногам,

— Что ж ты творишь? – игриво произносила она в то время, как Колька стягивал с неё лиф. – Дуралей малолетний! – посмеивалась над ним она, раздвигая ноги и впуская его руку к себе вовнутрь.

Впервые на его веку дама, вот так, просто, без сопротивления и ломок допускала его к своему телу. И будь он менее возбужден, то, наверное, даже удивился бы. Но дела обстояли сейчас совсем по-иному. Его орган рвал ширинку, едва не выстреливая пуговицами джинсы, подобно ружейным выстрелам. И Павловна, видя и понимая его состояние, решила помочь юности опытом зрелости.

— Стой! – тихо приказала она, опускаясь пред ним на колени и расстегивая набухшие джинсы, высвобождая его детородный орган. Последний тут же выстрелил своей огненной головкой в мир у уткнулся прямиком меж грудей Павловны.

Колька вздрогнул и застыл, лишь его головка коснулась массивного соска дамы. Павловна лишь улыбнулась, облизнула головку и тут же поместила её себе меж грудей.

Пожалуй, такого наслаждения Колька ещё не испытывал. Два громадных влажных и горячих шара поглотили его бойца и тут же принялись неистово мять, тереть, терзать, извлекая из того всю истому и напряжение. Колька покачнулся, но быстро поймал голову своей спутницы и удержался на ногах. Круги заполнили его взор, дрожь от макушки до кончиков мизинцев на ногах пробила его. Колька тяжело дышал, дрожал, вскрикивал и впивался пальцами в прическу Павловны. Последняя же поместив единожды мужской орган меж своих грудей, уже не отпускала тот, похоже, и сама потеряв самообладание, тяжело дышала, потела, покачивалась и исходила дрожью, время от времени смачивая вылетавшую головку прикосновением своих губ и поглощением головки меж них.

— Я больше не могу, — прошептал Колька, извиваясь в приступе дрожи. Ноги отказывались его держать, дыхание превратилось в единых тяжелый хрип, а орган превратился в один напрягшийся брандспойт, вот-вот должный выбросить свое содержимое.

Павловна лишь бросила взор вверх, все тут же осознала, похоже несколько разочаровалась столь быстрому финалу и секунду принимая решение – заглот или на лицо – выбрала последнее, откинув назад голову, закрыв глаза и ощущая, как первый выстрел пролетел мимо, устремившись в потолок, видимо, не достигнув такового, и возвращаясь вниз, присоединяясь ко второму и третьему, уже оросившими её обличие, задираясь в складки губ, заливая глазницы, стекая по щекам и устремляясь вниз, к тем самым грудям

— Не переживай, — поднялась Павловна на ноги, приобнимая Кольку.

Почему не переживать и о чем это она? – Колька не понимал. Ему было хорошо, он получил даже больше, чем рассчитывал, хотя её взор говорил о чем-то ином и об этом он хотел поговорить отдельно, правда, не сейчас. Сейчас его ждали. Ждали друзья, пиво и, возможно, ещё одна половая связь в этот вечер.