Ей было уже давно за сорок. Годы расцвета, необузданного мужского внимания и сексуального становления как-то незаметно отошли в прошлое. Стильная объемная прическа в мелкую химическую волну поверх жгуче-желтого красителя открывала постороннему взору лишь не в меру пухлые губы, нос и низ щеки. Немолодая, потерявшая былую упругость, покрывшаяся мелкой складкой, кожа старательно «загрунтованного» лица ещё напоминала о былом цвете.

Троллейбус трусило на ухабах, проступивших после схода асфальта вместе со снегом, и при каждом толчке её волос подпрыгивал, приоткрывая черные глаза, устремлённые в книгу.

— Ваша сумка мешает. — отодвинула в сторону не первой свежести сумку она. Стоявшая рядом с нею женщина удивлённо взглянула и завела извечную транспортную склоку, которыми славятся низкокультурные особы:

— И что мне теперь делать?! — с претензией на скандал выплюнула женщина.

— Не знаю. — спокойно ответила блондинка спокойно, демонстрируя тоном дистанцию между ними, и вновь погрузилась в книгу.

— Такси себе устроила! — возмущалась неудовлетворённая в своём желании поскандалить женщина в подозрительно-мужской шапочке и линялом пальто. — Что тебе не так?

— Сумка мешает. — вновь пояснила дама даже не удостоив хамку взглядом.

— Мешает ей, видите ли! — вновь задиралась та. — А может я так хочу…

— Ну это совсем другое дело… — уравновешенно одарила репликой её дама и так даже и не взглянула в её сторону.

— Хамка крашеная. — казалось, сейчас будет самая настоящая драка, но потрепанное пальтишко забрало свою сумку и демонстрируя своё неудовольствие продвинулось дальше по салону, оставив блондинку все так же один на один с книгой.

Он случайно зашёл в троллейбус. Зашёл, достал свой планшетник и, как-то пристроившись боком, всеми силами борясь с качкой общественного транспорта, пытался впитать то, что несли в себе символы на экране.

Её пышная прическа выделялась на общем фоне серости, заполнившей троллейбус этим слякотным весенним вечером, и он сразу же это отметил. И, наверное, пара взглядов, не более, чем ограничился бы, если бы не эта перепалка со старухой — именно так он воспринял потрепанное пальто. То, как дама ответила, сколько в том бы чего-то такого, что отделало её от остальных, вызвало в нём живой интерес.

Поначалу осторожно, стараясь себя не выдать, а потом и осмелев, он разглядывал её. Черные глаза, обведенные сильно и ярко, пухлые губы мощного темного оттенка красного, масса тонального крема на лице и явно рукотворная прическа делали её чем-то искусственным, оживленным и потому интересным.

Губы были непропорционально большие, волос чрезмерно ярок, обводка глаз излишня, а сами глаза не поражали ни формой, ни глубиной… В её лице не было ничего идеального, ничего совершенного, но всё вместе, собранное воедино, делали её чем-то выдающимся, выходящим из ряда вон и очень притягательным.

Она поймала его взгляд, бросила свой в его сторону и оба в смущении отвернулись.

Было в ней что-то, что не позволяло надолго отвести взгляд. Что-то пошло-откровенное, что-то говорившее о её опыте и определённой доступности, холодности и сдержанности, классе и готовности на к экспериментам… Их взгляды вновь сошлись, и опять налетевшее смущение, заставило вести глаза.

Он выключил планшетник, спрятал его в сумку и приготовился к выходу. Их остановки по воле случая совпали. Она проследовала за ним на слякотный тротуар и там он готов был уже уйти, оставив и её, и воспоминание о пережитом возбуждении в прошлом, но судьба распорядилась сколько иначе, — делая разворот, он заступил много в сторону и их плечи столкнулись. Непроизвольный толчок, взгляд глаза в глаза и: «Приношу Вам свои извинения!». А произнесла ни слова, замерев на Месте, не отрываясь от него взглядом.

Это было неким наваждением, навеянным гормонами. Она не была прекрасна, он, к слову, тоже, но было что ещё, что бы выше всех этих условностей. Не было произнесено ни слова, но взгляд говорил красноречивей сотни комплиментов. Расстояние меж ними было столь невелико, что мало кто в этой сумрачной дымке мог разглядеть как его рука непроизвольно поднялась, проникла ей под плащ и сомкнула пальцы на груди. Она не сопротивлялась, не вздрогнула, даже взгляд не отвела, и только лишь томно приоткрывшийся рот да промелькнувшая искорка в глазах отразили её позицию к происходящему.

Здесь не нужны были слова, да их, собственно, и не было. Была лишь улыбка, коснувшаяся её уст, опущенный взор — вниз, в сторону причинного места, да плавный поворот с призывом следовать за ней.

Пыльный, плохо освещенный, обросший бронированными двойными дверями, подъезд старого дома, скрыл их от интереса посторонних. И уже в подъезде волна захлестнула его. К чертям ласки, прочь поцелуи, вон поглаживания и прочие нежности… Гормоны требовали совсем иного…

Не проронив ни слова, ни издав ни звука, заполняя подъезд лишь шорохом одежды, звуком расстегивающихся змеек, он прижал её к стене. Округлившиеся глаза полные удивления взирали на го, а тело само предлагало себя.

Она не противилась тому, что происходило, тому, что с нею делали. Он же не особо церемонился, хотя, и старался быть аккуратным и последовательным.

Расстегнутый кожаный плащ, скрывший частично оголённую натуру от бокового взора, предоставил в его распоряжение всё то, ради чего и было начато это мероприятие. Юбка взлетела вверх и была закреплена подолом за пояс, грудь освобождена от скрывающей её блузы и кружевного бюстгальтера, колготки приспущены, а лямка белья просто отодвинута в сторону.

Сделав первый шаг, прижав спутницу к стене, он с удивлением созерцал за тем, за происходящими метаморфозами. За сменяющимися выражениями удивления, понимания, согласия и готовности к действию. Распахнув плащ и запустив руку ей под юбку, он созерцал за процессом частичного обнажения, производимого дамой и от того его желание только возрастало.

Он вошёл плавно, но все же с нажимом, не особо целясь, да и не глядя, но умудрённая опытом спутница не дала пропасть его начинанию и легко сориентировала себя под его орган. Он проник и только лишь углубился на полный предел — вздрогнул. Она обняла его и помогла продолжить. Это был быстрый, но животный секс. Касаясь ягодицами, так и не продемонстрировавшими себя здесь, подъездной стены, облеченная в кожаный плащ, демонстрируя стороннему наблюдателю свои согнутые в коленях широко расставленные ноги, она практически висела на нём. Он двигался. Двигался агрессивно, быстро, стараясь не шуметь, но тяжелое сдавленное дыхание, шелест одежды, да легкие периодические вздохи партнёрши выдавали их.

Подъезд был пуст, и им хотелось, чтобы он и оставался таким. Давно переставшая исходить «соком вожделения», а всё же не потеряла необходимости в мужской ласке. Раньше это случалось куда чаще, но с годами интерес к ней начинал понемногу иссякать, хотя от отсутствия внимания она и сейчас не особо страдала.

Ему же было куда меньше чем ей, быть может, он годился ей в сыновья, но было в этой, теряющей былой лоск даме, нечто такое, что заставляло его испытывать неимоверное возбуждение, хотеть её и добившись получать…

Активно заработав бедрами, раскручивая его достоинство в своей центрифуге, она лишь стимулировала его желание. Он же, не заставив себя долго ждать, обхватил её за талию и уже не занимался любовью, а совершал акт откровенного насилия, входя в неё со всей силой…

Он разрядился прямо в неё, в практически сухую, но за годы разъезженную и приобретшую достаточный опыт как в самой технике, так и в вопросах «борьбы с внутренней нравственностью». Уже давно животное начало, скрываемое и сдерживаемое ради вписания в общественные стандарты, выпускалось при случае на свободу без каких либо угрызений, боязни или снобизма… Она хотела, её хотели, и не было для неё в том ничего противоестественного.

— Спасибо! — то многое, что было произнесено ею.

Она поцеловала его в щеку, поправила свой гардероб и протянула руку, приглашая проследовать за нею.

Волна напряжения спала. Наваждение прошло. Он разрядился и мог хоть немного мыслить критически, не находясь под влиянием гормонов. Он смотрел на ё и не спешил с ответом.

В такие минуты он осознавал как нельзя глубже ту пропасть, которая разделяет его состояние, мироощущение и поступки, определяемые выбросом в кровь гормонами и состояние без оных.

И если ещё несколько минут назад он желал эту женщину. Желал всю целиком, до последнего волоска. Хотел прижать её, овладеть ею, да владеть так долго, пока она не упадёт без сил от его похоти… То сейчас он смотрел на совсем иной объект, уже заполненный его спермой и потому не интересный. Да, она была неплоха, кто-то бы сказал, что даже очень неплоха, вульгарна, доступна, откровенна и не стеснялась этого. Весь её вид кричал о готовности к соитию, даже сейчас. Даже сейчас она приглашала его к продолжению и, должно быть, мало кто бы устоял против подобного предложения.

Но желание схлынуло, рассудок протрезвел, а тело напомнило об усталости, потому он ещё раз оценил то, от чего отказывается. Всё это несовершенство, образующее в едином комплексе то, что гонит за ним мужчин, всю доступность, готовность отдаться, свершить постельное чудо… Окинул взором скрытый плащом женский стан, да так и не протянул руки…

— Извини… — лишь бросил он уходя, оставляя её все с тем же взглядом удивления, с которого все в подъезде и начиналось, но только теперь к удивлению примешивались чувства горечи и смирения… Её годы проходили и это уже бы не первый случай, когда партнёр оставлял её сразу же после близости.