Разношенная пещерка
Я тогда работал водителем в транспортной службе. Работа лучше, чем на такси: возить надо было только своих и весь день. Машина хорошая, суеты нет — чего жаловаться? Частенько приходилось катать сотрудниц нашей немаленькой компании, молодых и не очень — но я ко всем старался найти подход. В смысле, общий язык. Случалось, если женщина нравилась, подкатывал насчет погулять-расслабиться. Бывало, получалось, бывало, нет. Как правило, я не особо приставал к женщинам, ухаживаний хватало. Однако было несколько случаев, когда дамы настолько возбуждали, что ухаживать было уже невтерпеж, и я брал их силой, фактически насиловал, но ни одна не заявила, зато все они обрели вкус к безудержному траху, став роскошными подстилками для своих любовников. Да, после меня им настолько хотелось ебаться, что все они рано или поздно заводили любовников, а то и не одного, шли по рукам. Об одном из таких случаев я и хочу рассказать.
Ее звали Эммой Александровной. Баба приглянулась мне сразу. Веселая, задорная, лет тридцати, но как юная девка — подтянутая, с крепкими титьками и стройными ногами. Еще и зеленоглазая блондинка — шикарная, хоть и крашеная. Губы полные и чуть припухшие, как будто созданы для отсоса. Я таких люблю — они обычно ебливые, бывает, конечно, ломаются, но уж как разъебёшь — могут кончать без конца и края. Я представил, как сожму её крепкую жопу и ляжки, и мой хуй чуть не порвал ширинку.
Ехали в пункт назначения — глухую деревню — весь день. Остановились у частников, пустивших недорого переночевать. Дом был чистый, только слегка тесноватый и с одной единственной, хоть и прочной, кроватью. Спать мы легли в одной комнате, а раз была одна кровать, то и лечь «пришлось» на ней. Естественно, Эмма Александровна была против, но я ей навешал на уши, что, мол, какая разница, мол, ляжем с разных сторон — и баиньки. К тому же ночь на дворе — куда идти искать новую нычку? Деваться некуда, она попросила меня отвернуться, я чуть не подпрыгнул от радости — баба ещё и разденется сама, пиздец, быть ей сегодня выебанной по-любому.
Легли. Хозяева по моей просьбе свалили, должно быть, на гулянку — где-то в посёлке играла музыка и слышались поддатые голоса. Мне больше и не надо было. С бабой в одной кровати — бери не хочу. Я придвинулся к ней сзади и, типа, обнял. Она возмутилась, взвилась мгновенно — ты что делаешь?! И тэ-дэ и тэ-пэ. Хотела было вскочить, но было уже поздно. У меня ж первый разряд по греко-римской, от меня из партера никто не уйдёт, тем более ебливая баба. Я перевернул её на живот, прижал к стенке и положил на неё ногу. Эмма повырывалась, но только истратила силы впустую. Когда она, запыхавшись, успокоилась и стала просить что-то насчёт того, что, мол, не надо и хватит, я отпустил захват и взялся за её сиськи. Не слушая её блядские причитания — все они причитают, а сами хотят ебаться, — я стал мять и гладить её груди, пощекотал соски через лифчик, потом сунул руки под него и стал мять ей сиськи, чередуя с пощипыванием сосков. Пока я работал без жести, предвкушая хорошую еблю.
Отпустив одну сиську, я стал гладить её блядские ляжки и мять жопу. Я не ошибся — Эмма оказалась настоящей блядью: стоило взяться за неё, как следует, и она задышала что твой кузнечный мех, расквасилась в моих руках, как масло на печке. Я уже добрался до её мочалки, гладил ей между ног и тискал всей пятернёй её пиздень и мохнатое место над ней. Баба потекла, так и есть — шалава, зря, что ли, жопу качала? А жопа явно накачанная: не слазила, видать, с тренажеров–заеборов, ошивалась по всяким фитнесам–хуитнесам, ещё, небось, тренеру ебать давала, может, и в жопу, а мож, и в рот брала у тамошних пацанов — зря, что ли, они, шалавы эти, по фитнес-центрам ошиваются? Ну, ничего, я тоже её сейчас во все дырки оприходую, обкончаю всю насквозь, будет, что твоя просоленная селёдка — бери да ешь. Шлюху из неё сделаю. Будет прыгать из койки в койку, по рукам пойдёт. Не хвастаю, так и есть. А всё почему? Да потому, что она, блядищей сделанная, будет искать, кто бы с ней то же самое сделал, — а не тут-то и было! Никто, кроме меня, так не выебет.
Эмма Александровна была уже в сладкой истоме, сил сопротивляться у нее не оставалось, и я спокойно раздел ее, с особым смаком сняв с нее лифчик и трусы. Ее упругие сиськи развалились роскошными нежными шарами, а из уже мокрой мочалки запахло моим любимым ароматом — тем, что источает женщина, готовая к ебле.
Я, еле сдерживаясь, чтобы сразу ей не засадить, погладил по-женски округлый живот, широкие женственные бедра, стал целовать грудь, помял полноватые нежные ляжки. Чтобы насытиться ею сполна, я засосал её правый сосок и стал смаковать его, заполняя им рот и перекатывая внутри, как конфету. Эмма застонала и выгнулась в своей стройной талии, не в силах сопротивляться накатившему блаженству. Выдоив один сосок, я взялся за другой, запустив руку ей в промежность. Её сиська заполнила мой рот, а влажная пиздень — мою пятерню. Уминая ей пизду, я то пощипывал её сокровенные губки, то сжимал клитор, не оголяя его — в этом деле не нужно торопиться, бабскую пиздень надо как следует прогреть перед трахом.
Эмма уже смирилась, что сейчас её будут ебать, причем не исключено, что жестко. Она лежала, раскинув свои крепкие ноги, прикрыв глаза и закусив губу, чтобы не стонать слишком уж непристойно. Мой верный хуй был тверд как никогда, и я уже не мог сдерживаться. Поудобнее устроившись на Эмме, я прижал её к постели своим телом, чтобы не вздумала вырываться. Член легко нашел главную в своей хуйской жизни цель — крепкую пизду зрелой бабы. Я двинул задом, и головка раздвинула нежные губки, а потом стала довольно легко продвигаться глубже в щель моей шлюхи на эту ночь.
Блядь блядью, но не ебали её давно. Эммино влагалище оказалось вполне тугим, чтобы получать удовольствие, медленно и не спеша трахая её, удобно устроившись между её широко раскинутыми ногами.
В первый раз я не слазил с неё три часа подряд. Я двигал хуем то быстро и яростно, то сбавлял темп, чтобы не кончить, а то и вовсе останавливался, чтобы насладиться сиськами и жопой Эммы, наминая её сильное, сдавшееся моим ласкам тело. Эмма Александровна уже давно не сдерживалась, и её блядские охи-ахи были, должно быть, слышны на другой стороне деревни. Услышав стоны мучимой сладкими пытками женщины, кто-то на улице громко спел пару соленых частушек. Держался я не зря. В первый раз бабу надо разъебать так, чтобы она не могла встать. Это я с ней и проделал. Эмма кончила через сорок минут траха, потом ещё через полчаса. К третьему оргазму я вел её медленно, но верно, ебя её уже усталую вагину и давая ей набрать заряд мучительного удовольствия, от которого баба орёт, как в последний раз, и бесповоротно становится блядью. Мой боевой ствол раз за разом вторгался в эммину разношенную пещерку. Пизда Эммы Александровны то жалобно трепетала, натянутая на мой хуй, то содрогалась, готовая разрядиться. В такие моменты Эмма стонала и охала громче обычного, а потом выгибалась, даря мне сладкие ощущения скачки на укрощенной кобылице.
Я взял женщину под колени и поднял их повыше. Мой хуй всё это время оставался в её влагалище. Эмма сильно устала, но я всё равно стал ненасытно трахать её в пизду. В очередной раз растрахав её — баба снова начала издавать усталые, но блаженные охи-ахи, — я нагнулся и стал жадно сосать и покусывать её сиськи. Сиськи были такими тёплыми и упругими, что мне хотелось их проглотить. Бабьи охи усилились, и тогда я отпустил её ляжки и улёгся между ними, освободив руки. Двигая жопой туда-сюда, я продолжал наёбывать её, чувствуя охренительную жажду бабского тела. Руками стал мять её сиськи, защемляя в ладонях соски. Блядь попросила что-то насчёт понежнее, от чего я озверел ещё больше, и стал мять и щипать соски, оттягивая их что было мочи. Сучка была сильной и начала так ёрзать и подпрыгивать, что я чувствовал себя, как на мустанге. Однако скинуть меня с себя не под силу ни одной бабе. Я схватил Эмму покрепче в районе талии и стал так сильно ебать, что ей пришлось прекратить прыжки, чтобы мой хуй её не порвал нахрен. Но это было ещё не всё.
Отдолбив её до боли в собственной жопе, я остановился и стал вращать этой самой жопой так, что мой хуй крутился в её разъёбанной пизде на манер бура. Баба пискнула и тоже попыталась крутить жопой, стараясь попасть в такт. Куда там! Я намеренно сменил ритм и, подцепив её пиздень встречным движением, потянул вверх. Эмма Александровна взвизгнула и попыталась успеть за мной, поднимая жопу, но с раздвинутыми ляжками она не могла этого сделать и повисла пиздой на моём железном хуе. Пизда начала было соскальзывать, но я засадил ей глубже, и её пизде не оставалось ничего, кроме как растягиваться в ширину. Я всегда делаю такой фокус, когда ебу бабу. А то иначе что? Поеблась, пришла домой и спокойно дала мужу ебать свою блядскую пизду, как ни в чём не бывало?! Так и делают всякие прошмандовки. Но со мной такая хрень не проходит — развальцую ей пиздень своим хуем, чтобы была не пиздень, а воронка, как после снаряда из «Акации», на которой, родимой, мне служить пришлось, в армии в нашей славной. Такая пизда ещё неделю обратно сворачиваться будет, так что шалаве будет не до ебли, да и меня подольше помнить будет. А если и попробует дать, муж сразу поймёт, что в её пизде другой хуй побывал.
Дав её пизде подрастянуться, я снова начал её наёбывать. Несмотря на то что я долбил от души, баба снова начала стонать и охать, как ебливая шлюха, — раскочегарилась, стерва!
Уже позже, когда Эмма Александровна стала моей любимой блядью, как-то после знатной ебли, она, расслабленная и разъебанная, рассказывала, как ее оттрахал студент, у которого она преподавала какие-то хитрые науки (а я что говорил — блядища!). Конечно, эти подвиги этого её ебаря ни в какое сравнение не шли с тем, что я с ней проделывал, но факт есть факт — шустрый пацанчик распечатал ебливую преподшу, а она и не против была, наоборот, сама давала.
Потом её ебал (долго ебал!) какой-то кавказец, то ли чеченец, то ли еще кто — много их там. По словам Эммы она тащилась от него пять лет, еще и содержала его и ноги раздвигала исправно, а он в конце концов все равно наебался да и бросил её. Ничего удивительного — этот кавказец не дурак оказался: че рыпаться-то — еби себе красивую русскую бабу да живи-пей-кушай припеваючи. А как надоело — можно и домой, в горы обетованные. Нет, я его чисто по-человечески понимаю, молодец мужик.
Была в её бабской жизни и история изнасилования. Они с подружкой как-то поехали отдыхать на природу. Там были танцы, мальчики и коньяк. Она не дала какому-то пацанчику, и он не долго думая затащил её в кусты и выебал по полной программе. Помочь было некому, так как народ был либо вусмерть датый, либо такой же озабоченно-трахающийся. В общем вылезла она из-под пацана только под утро, с разъебанной пиздой и отмацанными, покусанными сиськами. Говорит, что плакала, но я не думаю, что она сильно расстроилась — сама же проговорилась, что кончила раз десять, пока он взламывал её пушистый сейф. Пацан, кстати, тоже был моложе нее.
Ее звали Эммой Александровной. Баба приглянулась мне сразу. Веселая, задорная, лет тридцати, но как юная девка — подтянутая, с крепкими титьками и стройными ногами. Еще и зеленоглазая блондинка — шикарная, хоть и крашеная. Губы полные и чуть припухшие, как будто созданы для отсоса. Я таких люблю — они обычно ебливые, бывает, конечно, ломаются, но уж как разъебёшь — могут кончать без конца и края. Я представил, как сожму её крепкую жопу и ляжки, и мой хуй чуть не порвал ширинку.
Ехали в пункт назначения — глухую деревню — весь день. Остановились у частников, пустивших недорого переночевать. Дом был чистый, только слегка тесноватый и с одной единственной, хоть и прочной, кроватью. Спать мы легли в одной комнате, а раз была одна кровать, то и лечь «пришлось» на ней. Естественно, Эмма Александровна была против, но я ей навешал на уши, что, мол, какая разница, мол, ляжем с разных сторон — и баиньки. К тому же ночь на дворе — куда идти искать новую нычку? Деваться некуда, она попросила меня отвернуться, я чуть не подпрыгнул от радости — баба ещё и разденется сама, пиздец, быть ей сегодня выебанной по-любому.
Легли. Хозяева по моей просьбе свалили, должно быть, на гулянку — где-то в посёлке играла музыка и слышались поддатые голоса. Мне больше и не надо было. С бабой в одной кровати — бери не хочу. Я придвинулся к ней сзади и, типа, обнял. Она возмутилась, взвилась мгновенно — ты что делаешь?! И тэ-дэ и тэ-пэ. Хотела было вскочить, но было уже поздно. У меня ж первый разряд по греко-римской, от меня из партера никто не уйдёт, тем более ебливая баба. Я перевернул её на живот, прижал к стенке и положил на неё ногу. Эмма повырывалась, но только истратила силы впустую. Когда она, запыхавшись, успокоилась и стала просить что-то насчёт того, что, мол, не надо и хватит, я отпустил захват и взялся за её сиськи. Не слушая её блядские причитания — все они причитают, а сами хотят ебаться, — я стал мять и гладить её груди, пощекотал соски через лифчик, потом сунул руки под него и стал мять ей сиськи, чередуя с пощипыванием сосков. Пока я работал без жести, предвкушая хорошую еблю.
Отпустив одну сиську, я стал гладить её блядские ляжки и мять жопу. Я не ошибся — Эмма оказалась настоящей блядью: стоило взяться за неё, как следует, и она задышала что твой кузнечный мех, расквасилась в моих руках, как масло на печке. Я уже добрался до её мочалки, гладил ей между ног и тискал всей пятернёй её пиздень и мохнатое место над ней. Баба потекла, так и есть — шалава, зря, что ли, жопу качала? А жопа явно накачанная: не слазила, видать, с тренажеров–заеборов, ошивалась по всяким фитнесам–хуитнесам, ещё, небось, тренеру ебать давала, может, и в жопу, а мож, и в рот брала у тамошних пацанов — зря, что ли, они, шалавы эти, по фитнес-центрам ошиваются? Ну, ничего, я тоже её сейчас во все дырки оприходую, обкончаю всю насквозь, будет, что твоя просоленная селёдка — бери да ешь. Шлюху из неё сделаю. Будет прыгать из койки в койку, по рукам пойдёт. Не хвастаю, так и есть. А всё почему? Да потому, что она, блядищей сделанная, будет искать, кто бы с ней то же самое сделал, — а не тут-то и было! Никто, кроме меня, так не выебет.
Эмма Александровна была уже в сладкой истоме, сил сопротивляться у нее не оставалось, и я спокойно раздел ее, с особым смаком сняв с нее лифчик и трусы. Ее упругие сиськи развалились роскошными нежными шарами, а из уже мокрой мочалки запахло моим любимым ароматом — тем, что источает женщина, готовая к ебле.
Я, еле сдерживаясь, чтобы сразу ей не засадить, погладил по-женски округлый живот, широкие женственные бедра, стал целовать грудь, помял полноватые нежные ляжки. Чтобы насытиться ею сполна, я засосал её правый сосок и стал смаковать его, заполняя им рот и перекатывая внутри, как конфету. Эмма застонала и выгнулась в своей стройной талии, не в силах сопротивляться накатившему блаженству. Выдоив один сосок, я взялся за другой, запустив руку ей в промежность. Её сиська заполнила мой рот, а влажная пиздень — мою пятерню. Уминая ей пизду, я то пощипывал её сокровенные губки, то сжимал клитор, не оголяя его — в этом деле не нужно торопиться, бабскую пиздень надо как следует прогреть перед трахом.
Эмма уже смирилась, что сейчас её будут ебать, причем не исключено, что жестко. Она лежала, раскинув свои крепкие ноги, прикрыв глаза и закусив губу, чтобы не стонать слишком уж непристойно. Мой верный хуй был тверд как никогда, и я уже не мог сдерживаться. Поудобнее устроившись на Эмме, я прижал её к постели своим телом, чтобы не вздумала вырываться. Член легко нашел главную в своей хуйской жизни цель — крепкую пизду зрелой бабы. Я двинул задом, и головка раздвинула нежные губки, а потом стала довольно легко продвигаться глубже в щель моей шлюхи на эту ночь.
Блядь блядью, но не ебали её давно. Эммино влагалище оказалось вполне тугим, чтобы получать удовольствие, медленно и не спеша трахая её, удобно устроившись между её широко раскинутыми ногами.
В первый раз я не слазил с неё три часа подряд. Я двигал хуем то быстро и яростно, то сбавлял темп, чтобы не кончить, а то и вовсе останавливался, чтобы насладиться сиськами и жопой Эммы, наминая её сильное, сдавшееся моим ласкам тело. Эмма Александровна уже давно не сдерживалась, и её блядские охи-ахи были, должно быть, слышны на другой стороне деревни. Услышав стоны мучимой сладкими пытками женщины, кто-то на улице громко спел пару соленых частушек. Держался я не зря. В первый раз бабу надо разъебать так, чтобы она не могла встать. Это я с ней и проделал. Эмма кончила через сорок минут траха, потом ещё через полчаса. К третьему оргазму я вел её медленно, но верно, ебя её уже усталую вагину и давая ей набрать заряд мучительного удовольствия, от которого баба орёт, как в последний раз, и бесповоротно становится блядью. Мой боевой ствол раз за разом вторгался в эммину разношенную пещерку. Пизда Эммы Александровны то жалобно трепетала, натянутая на мой хуй, то содрогалась, готовая разрядиться. В такие моменты Эмма стонала и охала громче обычного, а потом выгибалась, даря мне сладкие ощущения скачки на укрощенной кобылице.
Я взял женщину под колени и поднял их повыше. Мой хуй всё это время оставался в её влагалище. Эмма сильно устала, но я всё равно стал ненасытно трахать её в пизду. В очередной раз растрахав её — баба снова начала издавать усталые, но блаженные охи-ахи, — я нагнулся и стал жадно сосать и покусывать её сиськи. Сиськи были такими тёплыми и упругими, что мне хотелось их проглотить. Бабьи охи усилились, и тогда я отпустил её ляжки и улёгся между ними, освободив руки. Двигая жопой туда-сюда, я продолжал наёбывать её, чувствуя охренительную жажду бабского тела. Руками стал мять её сиськи, защемляя в ладонях соски. Блядь попросила что-то насчёт понежнее, от чего я озверел ещё больше, и стал мять и щипать соски, оттягивая их что было мочи. Сучка была сильной и начала так ёрзать и подпрыгивать, что я чувствовал себя, как на мустанге. Однако скинуть меня с себя не под силу ни одной бабе. Я схватил Эмму покрепче в районе талии и стал так сильно ебать, что ей пришлось прекратить прыжки, чтобы мой хуй её не порвал нахрен. Но это было ещё не всё.
Отдолбив её до боли в собственной жопе, я остановился и стал вращать этой самой жопой так, что мой хуй крутился в её разъёбанной пизде на манер бура. Баба пискнула и тоже попыталась крутить жопой, стараясь попасть в такт. Куда там! Я намеренно сменил ритм и, подцепив её пиздень встречным движением, потянул вверх. Эмма Александровна взвизгнула и попыталась успеть за мной, поднимая жопу, но с раздвинутыми ляжками она не могла этого сделать и повисла пиздой на моём железном хуе. Пизда начала было соскальзывать, но я засадил ей глубже, и её пизде не оставалось ничего, кроме как растягиваться в ширину. Я всегда делаю такой фокус, когда ебу бабу. А то иначе что? Поеблась, пришла домой и спокойно дала мужу ебать свою блядскую пизду, как ни в чём не бывало?! Так и делают всякие прошмандовки. Но со мной такая хрень не проходит — развальцую ей пиздень своим хуем, чтобы была не пиздень, а воронка, как после снаряда из «Акации», на которой, родимой, мне служить пришлось, в армии в нашей славной. Такая пизда ещё неделю обратно сворачиваться будет, так что шалаве будет не до ебли, да и меня подольше помнить будет. А если и попробует дать, муж сразу поймёт, что в её пизде другой хуй побывал.
Дав её пизде подрастянуться, я снова начал её наёбывать. Несмотря на то что я долбил от души, баба снова начала стонать и охать, как ебливая шлюха, — раскочегарилась, стерва!
Уже позже, когда Эмма Александровна стала моей любимой блядью, как-то после знатной ебли, она, расслабленная и разъебанная, рассказывала, как ее оттрахал студент, у которого она преподавала какие-то хитрые науки (а я что говорил — блядища!). Конечно, эти подвиги этого её ебаря ни в какое сравнение не шли с тем, что я с ней проделывал, но факт есть факт — шустрый пацанчик распечатал ебливую преподшу, а она и не против была, наоборот, сама давала.
Потом её ебал (долго ебал!) какой-то кавказец, то ли чеченец, то ли еще кто — много их там. По словам Эммы она тащилась от него пять лет, еще и содержала его и ноги раздвигала исправно, а он в конце концов все равно наебался да и бросил её. Ничего удивительного — этот кавказец не дурак оказался: че рыпаться-то — еби себе красивую русскую бабу да живи-пей-кушай припеваючи. А как надоело — можно и домой, в горы обетованные. Нет, я его чисто по-человечески понимаю, молодец мужик.
Была в её бабской жизни и история изнасилования. Они с подружкой как-то поехали отдыхать на природу. Там были танцы, мальчики и коньяк. Она не дала какому-то пацанчику, и он не долго думая затащил её в кусты и выебал по полной программе. Помочь было некому, так как народ был либо вусмерть датый, либо такой же озабоченно-трахающийся. В общем вылезла она из-под пацана только под утро, с разъебанной пиздой и отмацанными, покусанными сиськами. Говорит, что плакала, но я не думаю, что она сильно расстроилась — сама же проговорилась, что кончила раз десять, пока он взламывал её пушистый сейф. Пацан, кстати, тоже был моложе нее.