(посвящается очаровательному прообразу главной героини, Насте Б., которая была моим первым читателем и музой в эти жаркие летние дни)

— Виктор Геннадьевич, а Настя где, вы не знаете? — спросила меня Алена, поглядывая в конец улицы, откуда через несколько минут должен был появиться автобус.

— Нет, Аленушка, не знаю, — вздохнул я. — Пропадает где-то. Еще вчера мне клялась и божилась, что будет как штык. Сейчас ее маме позвоню.

Алена пожала плечами и отошла к подругам, те о чем-то зашушукались. Я взял в руку мобильник и позвонил Насте — она не брала трубку. Тогда я набрал номер настиной мамы.

— Доброе утро! — поздоровался я. — Это настин тренер по гимнастике. Скажите, а ваша дочь сегодня появится? У нас через пятнадцать минут автобус отходит, на районные состязания едем, а ее все не видать.

— А, Виктор Геннадьевич! — обрадовалась мама. — Доброе утро! Она пять минут назад к вам пошла. Сказала, зайдет по пути к своей подруге Оле Скворцовой — она в прошлый раз у нее после тренировки весь свой инвентарь забыла — и пойдет на остановку.

— Спасибо, доброго вам дня! — я положил трубку. На всякий случай позвонил и Скворцовой, но у нее был выключен телефон. В моей душе начинало потихоньку подниматься беспокойство — мало ли что могло случиться с симпатичной 18-летней девушкой! — но вероятность того, что произошло что-то, угрожающее ей, мне пока казалась низкой. Скорее было вероятно, что она просто где-то продолбалась. Она была хорошей и довольно талантливой гимнасткой, ей легко давались упражнения, а ладно сложенная фигурка всегда нравилась и судьям, и зрителям. Но была и ложка дегтя: у Насти были большие проблемы с самоорганизованностью и дисциплиной. Она регулярно опаздывала на тренировки, забывала то форму, то инвентарь, а иногда доходила почти до хамства. Но до поры ей все сходило с рук.

Автобус подошел, ждать дальше возможности не было, так что мы с девочками сели и отправились в районный Дворец Спорта. Расписание для нас было довольно удачным, все мои девочки выступали одними из первых, а в перерывах между их выступлениями я все пытался дозвониться Насте. Но трубку она так и не брала.

Через несколько часов мы стояли на той же остановке. Я поздравил Алену и еще нескольких девочек с честно заслуженными медалями, утешил остальных (разбор их ошибок я решил оставить на следующую тренировку), теперь оставалось только найти Настю. Звонить снова родителям и волновать ее маму не хотелось, так что я отправился прямиком к Оле Скворцовой. За эти несколько часов оба чувства, которые я испытывал — и беспокойство за Настю, и злость на нее — стали на порядок сильнее.

Дверь мне открыла сама Оля — миниатюрная курносая девчонка, настина ровесница. Мы были знакомы, потому что я ее видел еще в школе на уроках физкультуры, когда приходил присматривать будущих звезд в секцию. Данные для художественной гимнастики у Оли были самые оптимальные, я ее много раз звал к себе, но она совершенно не хотела этим заниматься, посвящая свободное время кружку биологии и игре на гитаре.

— О, здрасьте, Виктгенадич! — на одном выдохе произнесла Оля. — Вы ко мне?

— Не совсем к тебе, Оля, — ответил я. — Насти сейчас у тебя нет?

— Чё эт нет? Есть! Заходите! — Оля широким жестом указала внутрь квартиры и отступила в сторону. У нее на лице был не совсем естественный румянец, а язык немного заплетался. Так что я не очень удивился, когда, проходя мимо нее в квартиру, почувствовал от нее запах алкоголя.

Сбросив уличные туфли, я вошел в комнату. Мое беспокойство за Настю моментально ушло: вот она, живая, здоровая и, судя по всему, прекрасно проводит время: открытая бутылка мартини, фужеры, миска с клубникой, по телевизору фильм, где под романтичную музыку мускулистый красавец расцеловывает не особенно одетую прелестницу. Настя лежала на диване в полурасстегнутой блузке и юбке — совершенно приличной, но юная гимнастка высоко задрала ногу, уперев ее в стену, так что юбка сползла почти до бедер, обнажив узкую полосочку белых трусиков. Нечего и говорить, если беспокойство за Настю у меня в этот момент ушло, то раздражение в ее адрес начало переходить уже в гнев.

— Настя! — рявкнул я грозно. — Ты что себе позволяешь, негодница? Ты понимаешь, что ты районные соревнования прогуляла?

— А ш-што, они сегодня? — пробормотала девушка. — Я д-думала, завтра!

Ложь была неубедительной — во-первых, завтра понедельник, а в рабочий день соревнования не проводятся, во-вторых, она же с утра выходила из дома, собираясь на соревнования.

— Так! Привела себя в порядок — и быстро со мной! — приказал я резко.

— А если я не хочу? — попыталась было покачать права юная нарушительница. Но я был до того рассержен, что никакие слова сейчас не могли переубедить меня.

— Быстро, я сказал! — прикрикнул я и, пройдя через комнату, схватил ученицу за руку, сдернул ее с дивана и дал ей звонкого шлепка.

— Ой! — Настя схватилась за стройную попу, больше от неожиданности, чем от боли. — Виктор Геннадьевич, вы что?

— Что?! — переспросил я гневно. — Вот ты у меня скоро узнаешь, что!

Оля во все глаза глядела на эту сцену.

— Вы ее пороть будете, Виктор Геннадьевич? — невинно поинтересовалась она.

— Оля! — Настя вспыхнула и закусила губу, видимо, с одной стороны, сердясь на подругу, что так ее подставила, а с другой стороны, представив эту картину.

— Да и тебе тоже не мешало бы всыпать! — ответил я, но уже не так сердито. — Ты в курсе, что она по твоей милости прогуляла районные состязания?

Оля изобразила самое невинное выражение лица и тут же закопала подругу еще глубже:

— Нет, она мне ничего такого не говорила!

— Оля! — снова воскликнула Настя, но уже куда более жалобно. Хмель из нее выветривался прямо на глазах, и она понимала, насколько провинилась. Дав ей застегнуть пуговки на блузке, я схватил ее за руку и потащил в прихожую, а потом, обувшись — на улицу.

Пока мы шли, я пытался разобраться с чувствами, бушевавшими во мне. Да, Настька серьезно накосячила. Но все же это был первый раз за все мои годы преподавания, когда я шлепнул свою ученицу. Хотя, конечно, желание такое иногда возникало, особенно когда они начинали балбесничать. У меня занимались хорошие девчонки, трудолюбивые, но подростки есть подростки. Иногда их тянуло на авантюры, иногда хотелось проверить тренера на прочность. А иногда они просто внаглую заигрывали, пользуясь тем, что гимнастика — не хоккей, и обтягивающее трико выставляет тело ученицы в самом выгодном свете. Иногда я спускал девочкам на тормозах их выкрутасы, делая вид, что не замечаю, иногда решительно пресекал, пользуясь своим среди них авторитетом. Я стал вспоминать такие случаи за последнее время: Настя, Алена, Юля, Настя, Вика, снова Настя… Да, пожалуй, из всех моих учениц именно эта юная чертовка чаще всего пыталась бросить мне вызов. На позапрошлой тренировке, например, она подтянула низ своего трико таак, что края ткани почти пропали в ложбинке между ее упругих ягодиц. Выглядело это так, будто она не в трико занимается, а в стрингах. И упражнения она стремилась делать спиной ко мне, прогибаясь в спине и двигая тазом самым эротичным образом. Нет, вряд ли это было попыткой меня соблазнить, тем более при всех, просто у девочки растет либидо, и она исследует свою юношескую сексуальность в том числе и так. Я посмотрел на ее подруг — все они иногда с интересом посматривали на настину попку, а иногда на меня — как я отреагирую? Я отреагировал очень просто: сделал вид, что ничего особенного не произошло. Мне самому это зрелище было весьма приятно.

В один из моментов, когда Настя стала во время исполнения упражнений двигать своей попкой совсем уж как танцовщица тверка, а не как гимнастка, я подошел к ней сзади и положил руки на ее ягодицы. Девочка судорожно вдохнула и замерла, так и прогнувшись вперед — видимо, поняла, что перешла черту, и сейчас ей влетит. Я несколько секунд постоял молча и неподвижно, давая ей осознать происходящее. Однако заговорил с ней так, будто бы ничего необычного в сегодняшнем занятии не было:

— Настя, что это за судорожные движения? Тебя что, током бьет? Ты же прекрасно знаешь, как делается это упражнение, если забыла, вон, на Алену посмотри или на Таню. Бедра здесь описывают ровный плавный круг, сначала в одну сторону, потом в другую, — нажимая на ее попку руками, я показал, как нужно двигаться. А еще при этом я рассмотрел на влажной от пота попке еле-еле заметные, уже почти сошедшие, полоски. Кажется, Настя балбесничает не только на секции, но и дома. И еще похоже на то, что мама в отличие от меня ей это так просто не спускает.

Я закончил движение. Оно было совсем не сложным для таких тренированных девушек, но Настя, все еще наклонившись вперед, тяжело дышала, стараясь, чтобы это было не очень заметно. Ее лицо было красным.

— Поняла? Запомнила? — спросил я ее. Она только кивнула. Больше на той тренировке никаких фокусов от нее не было, хотя трико она так и не поправила.

Погруженный в эти мысли, я решительным шагом шел от дома Оли к своему, Настя спешила за мной. Когда мы проходили через старый парк, она окликнула:

— В-виктор Геннадьевич!

— Да? — я остановился и развернулся так резко, что Настя, не успев среагировать, влетела прямо в меня. Чтобы она не упала, мне пришлось подхватить ее под спину и помочь ей сохранить равновесие. Я думал, что после этого она отойдет от меня, но она осталась в той же позе, своими ступнями упираясь в мои, а спиной немного подавшись назад, так что мне приходилось напрягать руку, чтобы она не опрокинулась навзничь.

— Виктор Геннадьевич, а куда мы идем? — спросила она несмело.

— Ко мне домой.

— А зачем?

Вопрос был, что ни говори, не праздный. Я совершенно не знал, зачем мы ко мне идем. Поругать ее я мог и на улице, просто серьезно поговорить — тоже. Не успел я придумать ответ, как Настя снова заговорила.

— Виктор Геннадьевич, а вы правда меня там… — она сглотнула, — … выпорете?

Ее голос был испуганным, жалобным, и… было в нем еще какое-то чувство, которое я пока не смог определить. Но что-то во мне щелкнуло, и в голову мгновенно пришла мысль — спонтанная вспышка, без раздумий о дальнейшем. Пользуясь тем, что она полулежит на моей руке, я подтянул ее, прижал к своей груди и звонко шлепнул по заднице. Она приглушенно ахнула и широко открыла глаза. Я подождал несколько секунд, но она не попыталась вырваться, не возмутилась, вообще никак не показала, что ей что-то не нравится. Страха в ее глазах я тоже не видел. Озорной бес в моей голове, подтолкнувший меня шлепнуть ее, настойчиво звал дальше.

Я быстро оглянулся. Мы были здесь одни, эта часть парка была не очень популярна для гуляний. Я обхватил Настю левой рукой за талию и заставил нагнуться, а правой еще раз припечатал ее половинки, прикрытые тонкой юбочкой.

— Ааааххх! — тяжело выдохнула девушка, вздрогнув всем телом. И опять же, не сделала никакой попытки возразить или вырваться.

«Еще!» — потребовал бес. Я решил сделать последний шаг, и хватит пока на этом. Я задрал настину юбчонку, под которой были тонкие белые трусики, не особо прикрывавшие упругую натренированную попку, на которой уже начали розоветь следы от моих шлепков. Размахнувшись, я шлепнул Настю третий раз — этот удар был куда сильнее, к тому же пришелся он уже не по юбочке, а по почти голым булочкам.

— Аууууу! — тонко простонала Настя и на этот раз попыталась выпрямиться. Я убрал руку и не стал ей препятствовать.

— Подумай пока о своем поведении! — веско сказал я, продолжая путь. — Дома поговорим.

До моего дома идти было еще минут десять, и весь дальнейший путь мы проделали в молчании.

Когда мы вошли ко мне в квартиру, Настя быстро разулась и искоса посмотрела на меня.

— Проходи в комнату! — велел я, и она побрела по коридору, опустив голову. Зайдя в ванную, я ополоснул руки и лицо (оно прямо горело, то ли от жаркой погоды, то ли от ситуации) и направился вслед за ней. Настя стояла посреди комнаты, глядя в пол и теребя край своей белой юбчонки.

— Итак, Анастасия, ничего не хочешь мне сказать? — начал я.

— Простите, Виктгенадич, я виновата, я так больше не буду! — на одном дыхании выпалила она, продолжая рассматривать узор на ковре.

— Начало хорошее, — одобрил я, — если и вправду больше не будешь, это будет хорошо. А в чем именно ты виновата и что больше не будешь?

— Я…

— В глаза смотри!

Девочка подняла на меня испуганные глаза:

— Я… я забыла, что сегодня соревнования, — начала она нерешительно, но я тут же перебил ее:

— На вашем сленге эта ситуация называется не «забыла», а «забила». Ты сама сегодня утром своей маме сказала, что отправляешься на соревнования, только к Скворцовой зайдешь за инвентарем. А потом ты, видимо, решила, что попьянствовать с подругой и посмотреть фильмы — это лучший план на день. Так?

— Я… не подумала… — удрученно произнесла она, снова уставившись в ковер.

— Не подумала она! — возмутился я. — Ты знаешь, к чему твое «не подумала» привело?

— Ну… я не выступила, как собиралась… — в настином голосе зазвучали слезы, хотя она еще держалась.

— Ты не выступила, да, — подтвердил я жестко. — Вдобавок к этому мы чуть не опоздали на автобус, пока тебя ждали, — тут я приврал, но Настя об этом не знала, — а еще из-за твоего отсутствия мы заняли очень низкое место в командном зачете, ну, и кроме того, ты пустила псу под хвост всю ту работу, что я с тобой вел эти полгода! Ты понимаешь, что подвела своей выходкой не только себя, но и меня и всю команду?

— Я… я… виновата! Простите меня, Виктор Геннадьевич! — тут уже девочка не смогла сдержаться, и слезы полились по ее щекам.

— Ты поступила безответственно, безалаберно и не по-товарищески! — продолжал я. — Честно, Настя, я от тебя такого не ожидал, хотя ты в целом не самый организованный в мире человек. Я бы понял, если бы просто опоздала и приехала на следующем автобусе, но забухать и пропустить состязания, к которым вся группа готовилась полгода…

— Виктор Геннадьевич, — не без труда выговорила девушка, — пожалуйста, не надо меня ругать. От слов ничего не изменится. Отругать вы меня и по дороге могли. Вы же меня сюда привели, чтобы наказать? — она снова всхлипнула.

Всю дорогу во мне боролись две мысли — о том, что Настя действительно заслужила хорошую порку, и о том, что лучше не надо, мало ли что выйдет — пожалуется матери, сообщит в полицию, да мало ли, просто сломаю психику девочке-подростку. Но ее последняя фраза давала понять, что она считает, что заслужила наказание, и с этой мыслью вполне примирилась.

— Хорошо, — произнес я. — Я и сам не любитель читать нотации. Ты понимаешь, как будешь наказана?

Второй раз за сегодня она подняла на меня глаза и нерешительно произнесла:

— По… по попе…

— Тебя так наказывали раньше?

— Да… мама… иногда… — кажется, произносить все эти слова для Насти было тяжелее, чем принять само наказание.

— Подойди к дивану, — приказал я, — и обопрись на него руками. Руки не убирать, пока я не разрешу!

Девочка подошла и наклонилась над диваном, расставив руки на приличное расстояние друг от друга. От этого она прогнулась чуть больше, чем могла бы, если бы свела руки.

— А ноги на ширине плеч, — скомандовал я, и она развела ноги чуть в стороны. Взявшись за край ее юбочки, я поднял ее почти до груди. Настя шумно задышала, но с места не сдвинулась.

— Постой пока так и подумай о своем поведении, — сказал я, отходя к шкафу. Обычно у меня там царит относительный порядок, но совсем недавно я вернулся из турпохода, и руки, чтобы разложить постиранную одежду, так и не дошли, так что сейчас там был первозданный хаос, и только несколько пиджаков сиротливо висели над возвыщающейся под ними горой одежды, напоминавшей то ли капусту, то ли гигантский муравейник. Несколько ремней обитали где-то внутри этого муравейника. Пока я искал какой-нибудь из них, я украдкой посмотрел в зеркало на дверце шкафа: Настя, повернув голову, следила за всеми моими действиями, слегка покачивая бедрами. Не без сожаления оторвав взгляд от этого зрелища, я снова начал шарить в шкафу в поисках ремня.

Наконец, искомое попалось ко мне под руку. Вытянув его из груды вещей, я понял, что Насте сегодня повезло. Это был самый дешевый ремень из толстой полосы кожзама, не очень тяжелый и не очень гибкий. А ведь там мог попасться и офицерский, и тонкий кожаный, и плетеный.

— Ты готова, Настя? — спросил я, подходя к ней и складывая ремешок пополам.

— Готова, — кивнула она после недолгих раздумий. Я кивнул и взмахнул ремнем.

Первые несколько ударов она приняла молча, только слегка подергивая попкой. От следующих начала судорожно выдыхать, а еще через несколько — тихонько айкать, двигая бедрами вперед и пытаясь убрать попку от удара. Во мне зародились подозрения: бил я не настолько сильно, и уж в любом случае, раз мама порола Настю так, что я потом видел следы, то, что она терпела сейчас, должно было для нее быть, как говорят англичане, «piece of cake». Стройные половинки девичьей попки краснели, но я знал, что эта краснота сойдет за минуты, самое большее через час. Нет, правда, поводов для такой реакции не было.

Подумав, я начал потихоньку увеличивать силу ударов. Настя уже не айкала, а протяжно стонала «Мммммм!» и дергала бедрами во все стороны. Но мне все еще казалось это подозрительным, так что, размахнувшись в очередной раз, я хлестнул не по попке Насти, а с той же силой — себе по ноге.

— Ммммм! — по инерции застонала Настя, но тут же осеклась и ойкнула, повернув голову в мою сторону. А я прислушивался к своим ощущениям: да, обжигающая боль от ремня чувствовалась, но эту боль легко можно было претерпеть не только беззвучно, но даже не поморщившись. Широкий ремень был слишком легким и создавал больше шума, чем удара.

— Ага. Симулируешь, значит! — сказал я Насте, отбрасывая ремень в сторону. — Значит, придется воспользоваться устройством, которое никогда не подводило!

Размахнувшись, я припечатал выставленную девичью попку звонким шлепком. От неожиданности она согнула колени, запрокинула голову и тонко взвизгнула «Айииииии!». Вот этот удар она, похоже, ощутила в полной мере. На стройной ягодице начало проступать розовое пятно в форме моей ладони.

Дав ей немного передохнуть и вновь выпрямить ноги, я принялся покрывать шлепками ее булочки, и вот теперь я уже был уверен, что она прочувствовала свое наказание. Она стонала, ахала, сжимала колени, приседала на корточки и снова выставляла свою попку под следующий удар, зажмуривала глаза и прикусывала губу. В какой-то момент ее крики снова сменились на стоны «Мммммм! Мммммммм!» на все более и более высокой ноте.

Впрочем, я решил, что ей хватит. Порки было достаточно, теперь оставалось заставить ее ощутить стыд и раскаянье, и наказание можно было считать завершенным.

— Ну что, Настенька, достаточно ты получила сегодня? — хрипло спросил я.

— Да, Виктор Геннадьевич! Спасибо, Виктор Геннадьевич! — пискнула Настя.

— Теперь стой так, пока я не вернусь и не разрешу тебе подняться! Руки с дивана не убирать, не то получишь дополнительно! Стой и запоминай свое сегодняшнее наказание, чтобы в следующий раз так не косячить! — скомандовал я и ушел на кухню. После такой порки и такого зрелища — стройная девичья попка, приглашающе выставленная для порки, дергающаяся под ударами под аккомпанемент громких девичьих стонов — точно следовало попить холодной воды и выкурить сигарету. Вообще хотелось встать под холодный душ, потому что член от такого зрелища стоял колом, натягивая плотную ткань джинсов так, что ходить было неприятно.

Быстро докурив, я тихо приоткрыл дверь кухни и собирался было возвращаться в комнату, как мое внимание привлекли тихие звуки оттуда. Настя резко и прерывисто дышала, и я сначала подумал, что она плачет. Тихо-тихо пройдя по коридору, я подошел к двери в комнату и снова прислушался. Нет, эти звуки не были похожи на плач. Вдобавок девушка еще и промычала что-то нечленораздельное. Бесшумно заглянув в комнату, я увидел такую картину: Настя, прогнувшись в пояснице, запустила правую руку себе в уже совершенно мокрые трусики и усердно ласкала себя там, поводя в воздухе бедрами и постанывая. Обалдев от этого зрелища, я несколько секунд стоял, не двигаясь, но когда я собрался с мыслями и хотел окликнуть ее, чтобы прекратить это, у меня из кармана раздалась трель мобильного телефона. Я вздрогнул, поскольку в тишине комнаты, нарушаемой только дыханием и тихими стонами юной спортсменки, рингтон показался мне громким, словно сирена. Моя же ученица и вовсе сдавленно взвизгнула, вскочила, развернулась, глядя на меня глазами, в которых в этот момент смешалось все — испуг, стыд, похоть, смущение — и застыла, что было сил сведя вместе ноги и прикрыв пах руками, словно футболист в «стенке» перед штрафным ударом. Не глядя на нее, чтобы не смущать еще больше, я вытащил телефон из кармана, но от волнения вместе с кнопкой принятия вызова включил еще и громкую связь.

— Алло, Виктор Геннадьевич? — раздался из динамика знакомый женский голос. Прочистив горло и глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, я подтвердил, что да, мол, здравствуйте, это именно я.

— Виктор Геннадьевич, это мама Насти. Как там моя гулёна — нашлась?

Глаза девочки расширились еще больше. Я посмотрел на нее и хладнокровно соврал в телефон:

— Да, все нормально. Успела в последний момент, почти к автобусу.

— Ну и хорошо. А как выступила? А то она мне так и не позвонила, а у нее телефон не отвечал, — продолжала допытываться мама. Говорить правду мне совершенно не хотелось: во-первых, я уже начал врать, во-вторых, если бы я сказал правду, Настьке бы влетело еще раз, а это было бы несправедливо, и в-третьих, мне совершенно не улыбалось объяснять потом ее маме, откуда у ее дочери на заднице следы крупной мужской ладони. Так что я, поймав умоляющий взгляд девушки, спокойно ответил:

— Нормально выступила. Могла, конечно, лучше, но в целом нормально.

— Медаль хоть одну взяла? — поинтересовалась мама уже не очень довольным голосом.

— Нет, в этот раз ни одной, — продолжал я. — Я же говорю, могла бы лучше.

— Что ж это такое, Виктор Геннадьевич, — разочарованно спросила мама. — Вы же говорили, что Настена моя одна из лучших в группе.

— В плане физики у нее все хорошо, — объяснил я, — есть некоторые проблемы… с памятью, — я выразительно посмотрел на замершую девушку. — Позабыла, понимаете, в комплексе упражнений некоторые элементы.

— Хм, ну, я не знаю, может, вы с ней как-то дополнительно позанимаетесь? Чтобы не забывала в следующий раз?

Я еще раз глянул в глаза Насте. В них плескался такой коктейль из эмоций и чувств, что я даже не стал пытаться разобрать его на составляющие.

— Знаете, давайте так, — размеренно произнес я в телефон. — Во вторник после тренировки я с ней позанимаюсь полчасика дополнительно, а потом мы с ней решим, нужны ей будут еще дополнительные занятия или нет.

— Хорошо, спасибо, Виктор Геннадьевич! Скоро у вас там все закончится?

— Да уже закончилось все, скоро ваша Настя домой пойдет.

— Ну и славно. Только скажите ей, чтобы телефон свой проверила, я ей там СМС скинула. Все, всего доброго! — настина мама положила трубку.

Я дважды проверил, что разговор завершен, заблокировал телефон и бросил его на стол, после чего обернулся к девушке.

— Виктор Геннадьевич… я… — пролепетала она, опять старательно разглядывая ножки стола. — П-простите… я… я руки убрала с дивана…

У меня вновь встала перед глазами сцена, которую я увидел, придя с кухни. Сейчас лицо Нади было красным, как мак, да и мое, наверное, таким же, но я собрался и взял себя в руки.

— Так, Анастасия, — решительно заявил я. — Поговорим об этом в другой раз и в другом месте. Во вторник останешься после занятия, и мы с тобой серьезно поговорим. Поняла?

— Д-да… — нерешительно кивнула девушка.

— Горе ты мое луковое! — проворчал я, взял ее за руку и отвел в ванную. — Вот салфетки. Вот вода. Приведи в порядок себя всю.

— Значит, вы сейчас больше не будете меня… наказывать? — и снова эта странная интонация в ее голосе. Разочарована она этим, что ли? Вместо ответа я развернулся и вышел из ванной.

Настя появилась через пять минут. Я бросил быстрый взгляд на ее платье. Мокрых пятен нет, значит, все правильно поняла и сделала.

— Молодец. А теперь — марш домой, и не нервируй больше маму, включи звонок на своем телефоне, чтобы можно было тебе дозвониться. И, да, вот еще!

— Да?

Я протянул ей мятный леденец.

— Пососи, чтобы запах алкоголя отбить. Тебе на сегодня уже достаточно влетело. Но во вторник после тренировки — как штык у меня. Поняла?

— Да, Виктор Геннадьевич! Спасибо вам! — бросив в рот леденец, девочка кивнула мне и выскочила за дверь.

«Хм, спасибо. За что? Не за конфетку же, — подумал я. — За то, что не сдал маме? За то, что не стал дальше наказывать? Или… наоборот?»

Этим вечером мне было о чем подумать.

Во вторник у нас была очередная тренировка. Я заметил, что поначалу девочки с интересом поглядывали на попу Насти, очевидно, ожидая увидеть там следы наказания. Однако, если и так, их ждало разочарование: сделы от давнишней порки дома уже сошли, ну, а от моей вряд ли были видны уже на следующее утро. Сама Настя то и дело бросала на меня взгляды, когда думала, что я на нее не смотрю. Но я смотрел на нее больше, чем на остальных девочек, поэтому наши глаза то и дело встречались, и дерзкая девчонка не отводила взгляд. Нужно ли говорить, что у нас двоих мысли в голову прихолили отнюдь не про жим на брусьях и не про прогиб лежа. Мне еще как-то удавалось следить за ходом всей тренировки, а вот девушка все чаще замирала, погруженная в свои мысли.

— Настя! Не спи, замерзнешь! — окликнул я, когда она в очередной раз застыла, бездумно теребя в руках гимнастическую ленточку. — Будешь халявить, накажу!

Девочки зашушукались, так что пришлось прикрикнуть еще и на них. А Настя опустила голову и бросила на меня быстрый взгляд исподлобья, возвращаясь к упражнениям. И что-то мне подсказывало, что снова она замрет снова. Я повернулся так, чтобы стоять лицом к брусьям, где сейчас тренировалась Вика, а сам, украдкой скосив глаза, наблюдал за моей бунтаркой. Да, так и есть, бросив на меня взгляд — не смотрю ли прямо сейчас — она опустила ленту и снова замерла, как изваяние. Я взял со скамейки скакалку и подошел к ней:

— Так-так, кое-то сегодня, похоже, то ли очень сильно не выспался, то ли очень любит статику. Ну-ка, легла на пол!

Настя со страхом посмотрела на сложенную вдвое скакалку, которая покачивалась в воздухе, словно змея, готовая броситься и укусить спортивное девичье тело. Все остальные гимнастки вмиг бросили все свои упражнения и уставились на свою подругу. По всей видимости, они ожидали, что раз уж ее не выдрали как следует за прогулянные состязания, то выпорют сейчас, при них. Я не собирался устраивать перед ними такой спектакль. Настя об этом не знала, поэтому, осмотрев своих подружек затравленным взглядом, легла на пол, уложив лицо на сложенные руки. На секундочку я отвлекся — полюбоваться ее идеальной фигуркой.

— Итак, Настенька, я тебе обещал, что накажу? Так вот, встаешь в планку на предплечьях и стоишь. Две минуты, минута отдыха, потом еще две минуты.

Ученица подняла на меня удивленные глаза.

— Ты меня услышала? Часы вон, на стене прямо перед тобой. Приступай!

Я взмахнул в воздухе скакалкой и обратился к остальным девушкам:

— А вы что расселись, как в театре? За просмотр деньги платят! Заняться нечем? Тогда все в продольный шпагат — и тянемся, тянемся! Не сачкуем!

— Виктор Геннадьевич, а скакалка для кого? — спросила одна из девушек. Я сверкнул на нее глазами:

— Будешь балбесничать, Юля, будет для тебя. А пока что — для меня, — разведя концы скакалки в обе руки, я начал прыгать через нее, внимательно следя, чтобы не задеть резиновым шнуром какую-нибудь из моих гимнасток.

— Все, на сегодня хватит, тренировка закончена! — объявил я через пять минут. Все девочки резво вскочили и побежали в раздевалку, только Настя медленно опустилась на пол. Лицо ее раскраснелось, на лбу выступил пот. Девочка тяжело дышала.

— Вот и славно, что не ушла со всеми, — пошутил я. — Как ты помнишь, у нас с тобой сейчас еще дополнительные занятия.

— Лучше убейте, — устало выдохнула она. — Ох… это было жестко.

— Не для того я тебя учил столько времени, чтобы сейчас убивать, — возразил я. — Пойдем-ка в тренерскую!

— Зачем? — подняла она голову.

— Говорю «пойдем», значит, надо, — отрезал я. — Разговор есть.

— А может, не надо? — сделала она последнюю попытку.

— Надо, Федя, надо! — ответил я ей цитатой из фильма. Девочка чуть заметно взрогнула — видимо, вспомнила, что в фильме сразу после этой фразы последовала порка. Но у меня сейчас были не такие планы. Или, можно сказать — не совсем такие. Настя, поморщившись, поднялась и медленно заковыляла за мной. Войдя в тренерскую, я сел в кресло. Она притулилась на краешке широкой кушетки. Повисла неловкая тишина.

— Ну что, поговорим? — предложил я.

— Нет, — просто ответила Настя, отвернувшись от меня и глядя на лежащий на шкафу волейбольный мяч.

— Настя, я не враг тебе. Понимаешь?

— Нет!

— Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу поговорить!

— А я не хочу!

Подростковый негативизм на марше, понимаю. Встав с кресла, я подошел к девушке, обнял ее за плечи и посмотрел в лицо:

— Настя, что с тобой такое стало? Всю тренировку нормальной была, кроме этих зависаний…

— Ай! Руки с плеч уберите, и так больно!

— Больно? — удивился я.

— А вы бы сами постояли в планке две по две, а потом бы и не спрашивали! — наконец, взорвалась она. — Садюга!

На момент мне показалось, что она бы предпочла порку планке. Впрочем, я сейчас не задумывал никаких репрессий — несмотря на невежливый (и даже хамский) тон, Настя вполне имела для него все основания.

— Этому горю помочь нетрудно. Ложись на кушетку, я тебе массаж сделаю, — предложил я.

— Массаж? — недоверчиво протянула она. — А не врете?

— Я тебе хоть когда-нибудь врал? — усмехнулся я

Опять повисла пауза, и на этот раз прервала ее Настя. Она повернула голову и посмотрела мне в глаза:

— Дайте честное слово, — произнесла она серьезно, — что вы просто собираетесь сделать мне массаж и размять мышцы, а не полапать раздетую школьницу!

— Честное благородное слово! — с готовностью согласился я. — Торжественно тебе заявляю, что под предложением массажа я подразумевал именно массаж, а не полапать раздетую школьницу. Кстати, ты не раздетая, если что, на тебе три…

Настя не дала мне договорить. Уже на середине моей второй фразы она отвернулась от меня, грациозно вытянулась (при этом слегка поморщившись от боли в ноющих мышцах) и легла на кушетке на живот. Потом протянула руку за спину, расстегнула пуговицу на трико и спустила его до самой поясницы, обнажив стройную гибкую спину. Потом быстро выпростала руки из рукавов и, взявшись за ворот, стащила трико до самого крестца, оставшись лежать передо мной наполовину раздетой.

— Что ж, если прямо так, — я совершенно не ожидал, что Настя предпочтет массаж по голой коже, хотя, конечно, нормальный массаж именно так и должно делать. В любом случае, раз она все равно сняла трико, я достал из ящика стола тюбик с массажным маслом, потер ладони одну о другую, чтобы согрелись, и выдавил на них немного масла. После чего опустил свои ладони на спину девушке.

— Оооооо! — застонала она от удовольствия. Я не был профессиональным массажистом, но массаж делать любил и умел. И я не понаслышке знал, какой кайф может приносить разминание затекших мышц. Сначала, конечно, приходит боль, но это здравая, приятная боль. А потом боль уходит, постепенно переплавляясь в спокойное тепло. Я тщательно разминал юной гимнастке всю спину, а она чуть ли не мурлыкала под моими руками. Однако не все коту Масленица, через некоторое время я закончил.

— Так, массаж все, теперь время поговорить.

— Ну Виктор Геннадич! — тут же заныла девочка, — ну можно еще? Вы так классно массаж делаете, я так здорово расслабилась!

Я поразмыслил. И в голову мне кое-что пришло.

— Я согласен при одном условии, — ответил я. — Теперь твоя очередь дать мне честное слово, что ты будешь отвечать на мои вопросы абсолютно искренне. Ничего не утаивая. Как у врача на приеме. Как у попа на исповеди. Как… не знаю… в дневнике, который будешь читать только ты сама. Согласна?

Настя думала куда дольше, чем я, но все же кивнула.

— Виктор Геннадьевич, даю вам честное слово, что на ваши вопросы буду отвечать правду и только правду. Пока вы меня массируете! — торжественно объявила она.

— Хорошо, тогда первый вопрос: что тебе еще массировать? Я тебе уже всю спину размял, и плечи тоже.

— А вы снимите трико и проминайте дальше! — ничтоже сумняшеся ответила она.

— Снять трико? — на момент я опешил.

— Что вы там не видели, — вздохнула Настя, сдвигая руками трико до бедер. Ну, действительно, ее голую спину я только что усердно мял, ее голые ноги я и так вижу каждую тренировку, а упругую попку в беленьких трусиках наблюдал не далее как позавчера у себя в квартире. И не только наблюдал, мда… Согласившись с резонностью ее аргументов, я взялся за расстегнутое трико и потянул его вниз. Настя немножко подняла попку в воздух — то ли чтобы помочь мне снять его с ее бедер, то ли дразнясь. Так или иначе, трико оказалось на спинке стула, Настя удовлетворенно выдохнула, когда мои пальцы опустились на ее усталые голени, и еле слышно застонала.

— Давайте свои вопросы, Виктор Геннадьевич! Расскажу все, как на духу!

Я вздохнул и собрался с мыслями.

— Ну что ж, Настенька, давай поговорим, — я решил начать издалека. — Я правильно понимаю, что у тебя семья неполная?

— Ага, — вздохнула девочка. — Мама да бабушка. Папы нет.

— А тебе бы хотелось, чтобы был?

— Каждая девочка хочет, чтобы был папа. Сильный мужчина, который, когда надо, защитит, поможет, а когда надо… — она осеклась и не закончила фразу. Я подождал несколько секунд, но продолжения не последовало. Я решил пока не давить.

— А давно папы нет?

— Давно уже. Вы точно об этом хотели поговорить?

— Ладно, оставим эту тему. Скажи, мама тебя часто наказывает?

— Нередко. То мобильник отберет, то гулять запретит.

— Настя, я думаю, ты поняла, что я имел в виду. Наказывает физически. То есть поркой.

— Я… ммм… это… — замялась девочка. Я воспользовался тем, что массирующие ее руки как раз дошли до бедер, поднял правую руку повыше и сжал ее ягодицу так, что девочка айкнула и вытянулась в струнку:

— Ай! Виктор Геннадьевич, вы что делаете?

— Сама же попросила тебя хорошенько промять. А теперь сама и нарушаешь наш договор, — строго ответил я. — Договаривались же — все честно и без утайки! Итак?

— Редко, — признала, наконец, девочка. — Раньше чаще было, когда я маленькой была. А сейчас у нее еще вторая работа, она говорит, на меня совсем времени не остается.

— Прошлый раз был где-то в те выходные? — я не спрашивал, я почти был в этом увеерн.

— Откуда вы знаете? — Настя повернула ко мне голову.

— Настя, ты так подоткнула трико, что почти вся попа была видна. Ты думаешь, я слепой?

— Ну, иногда кое-чего прямо перед собой не замечаете! — проворчала она.

— Это чего же, интересно?

— не скажу, — фыркнула она. — А то неинтересно будет.

— Ладно, давай тогда к более интересным вопросам, — кивнул я. — Про состязания ты правда забыла, или…

Настя удрученно уронила голову в сложенные ладони.

— Я правда обещала вам все честно говорить? — безнадежно уточнила она.

— Именно так, — подтвердил я. — Давай, давай, колись.

— Я вас позлить хотела, — полушепотом ответила она, все еще спрятав лицо в ладонях.

— Зачем?

— Чтобы вы на меня рассердились хорошенько. Ну, и это…

— Что «это»?

— Да ну вас! — огорченно ответила ученица. — Я ж говорю, иногда перед собой очевидных вещей не замечаете!

«Может, и замечаю, только не все проговариваю» — подумал я про себя, а вслух произнес:

— В следующий раз, если придет в голову такая мысль, выбирай такой способ позлить, чтобы не подводить всю остальную команду. Ты о девочках подумала?

— А вот это забыла, честно-честно, Виктор Геннадьевич! — горячо уверила она.

— Хорошенькое дело! — возмутился я. — Подвела всю команду из желания позлить тренера, и сама об этом не понимает! Мало я тебе всыпал тогда дома, надо было получше выдрать!

Настя чуть заметно повела бедрами влево-вправо и тихо сказала:

— Надо было бы, так и выдрали бы. Раз уж заслужила.

— Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся. Есть еще один. После наказания у меня дома ты…

— Аааа, Виктор Геннадьевич, пожалуйста, не надо об этом! Мне так стыдно!

— Ничего, — безжалостно отмел ее возражения я. — Сама сказала, что тебя надо было пуще наказать, а стыд неотъемлемая часть наказания! Итак, давай сверим часы: после того, как я выпорол тебя у себя дома, ты ласкала себя. Мастурбировала.

Настя все так же лежала лицом в ладони, но у нее даже задняя часть шеи покраснела от стыда.

— Было такое? — настаивал я. Настя покраснела до кончиков ушей, но все-таки нашла в себе силы прошептать:

— Да…

— А дома ты себя ласкаешь? — безжалостно продолжал я свой допрос.

— Не получается, — удрученно ответила гимнастка. — Дома всегда либо мама, либо бабушка. Спим мы в одной комнате с бабушкой, а сон у нее чуткий. А днем двери комант никак не запираются, да и слышимость такая, что…

— Понятно, — перебил я. — И в воскресенье у меня дома ты себя до оргазма не довела.

— Что? — удивленно переспросила Настя, кажется, не ожидавшая, что я так прямо и без обиняков буду говорить о таких вещах.

— Сексуальную разрядку ты не получила, когда тебя звонок прервал.

Ответный вздох Насти был красноречивее всяких слов.

— И все эти дни у тебя такой возможности не было, я правильно понял?

— Не было, — кивнула она, не глядя на меня.

— Это нехорошо, — задумчиво произнес я. — Сексуальное напряжение без возможности разрядки для организма неполезно. А скажи, когда тебя мама наказывает, ты тоже возбуждаешься?

— Да. Но не так, как когда вы наказывали, — призналась она.

— В смысле?

— Ну как вам объяснить… ощущения другие…

— Попытайся сформулировать так, чтобы я понял.

Настя на несколько секунд замолчала, а я в очередной раз оценил пикантность ситуации: гибкая подтянутая девочка-гимнастка в одних узеньких трусиках лежала передо мной на кушетке, я массировал ее тело и задавал ей очень личные вопросы, а она раскрывала передо мной свою бунтарскую душу.

— Ну, во-первых, контроль, — нерешительно начала она.

— Контроль? — эхом переспросил я.

— Когда меня порет мама, я чувствую, что остаюсь на месте только из-за ее авторитета. Если бы я захотела, я бы вырвалась и убежала. Не дала бы себя пороть. А с вами — я еще в парке ощутила, когда вы меня перегнули через колено — что вы меня сильнее, и я не смогу ничего сделать, если вы решите меня выпороть.

— И это психологически более комфортно, поскольку, если у тебя есть ощущение, что от тебя ничего не зависит и ты ничего не можешь сделать, это автоматически снимает с тебя всю ответственность, — согласился я.

— А во-вторых, посыл. Тут сложно объяснить, но когда меня порола мама, я чувствовала, что она мне мстит за мои шалости. Порет из злости. А вы пороли так, чтобы наставить. В вашей порке я чувствовала заботу.

— И, дай догадаюсь, сегодня на занятиях ты застывала тоже для того, чтобы я об тебе хорошенько позаботился?

Настя, грациозно выгнувшись, приподнялась на локте и повернула ко мне лицо. При этом стала видна ее небольшая упругая грудь:

— Все-таки вы умеете кое-что замечать, Виктор Геннадьевич, — усмехнулась она.

— Настя, а ты не замечаешь, что сейчас неподобающе себя ведешь? — вдруг сказал я.

— Что вы имеете в виду? — лукаво улыбнулась она.

— Ладно еще, что ты сняла трико перед массажем, но сейчас ты перед своим тренером светишь своими грудями. По-твоему, так себя должна вести приличная девочка?

— Конечно, нет, — ответила она серьезным голосом, хотя в глазах прыгали озорные чертики. — Веду себя непристойно. Смущаю уважаемого взрослого человека своим видом. Абсолютно бесстыжая девица, которую следует строго наказать!

— И как же именно наказать? — подхватил я эту игру.

— Тренер прекрасно знает, что непослушных бесстыдниц надо хорошенько пороть ремешком по их юным задницам, — Настя, уже не смущаясь, перевернулась и села на кушетке. Нелегко было глядеть ей в глаза, а не на груди.

— Ага, — скептически согласился я, — а еще тренер прекрасно знает, что конкретно для этой непослушной бесстыдницы порка будет никаким не наказанием. И скорее всего, она от этого еще и возбудиться может.

— Можно даже не сомневаться, — нагло продолжала девушка. — Между ножек будет мокро, как в речке. Девочка будет очень возбуждена!

Похоже, этот спонтанный переход в третье лицо сломал какие-то барьеры. Мы говорили как бы не о себе, а о каких-то сторонних персонажах. И эти самые персонажи (особенно одна из них) с удовольствием слали к чертям все нормы общественной морали.

— Если мокро, как в речке, — продолжил я эти словесные заигрывания, — трусики же промокнут. Не в чем домой идти будет.

— Но тренер же перед наказанием всегда спускает со своей ученицы трусики, чтобы ей было еще стыднее, — Настя провела ладонью по своему паху, и на трусиках действительно стало заметно пятно влаги.

— А как потом ученица будет справляться со своим возбуждением? Дома-то поласкать себя не выйдет, — напомнил я. Девушка на миг задумалась:

— А может быть, после порки тренер ее…

— Стоп! Закончили упражнение! — хлопнув руками по столу, я встал с кушетки. — Настя, ты сама себя слышала, что ты тут наговорила за эти несколько минут?

Праздник непослушания и бесстыдной наглости закончился. Красная, как рак, девушка, сдавленно ахнув, отползла в дальний угол кушетки, вжалась спиной в стену, подтянула колени к груди и обхватила их руками, скатавшись в комочек.

— Итак, подведем итог, — сказал я. — Тебя иногда порют дома, и тебе это не нравится, но хочется тебе при этом, чтобы тебя порол я, потому что тебе это нравится. Для этого ты намеренно косячишь, чтобы меня разозлить. А еще при порке ты сильно возбуждаешься, и тебе хочется мастурбировать, чтобы разрядиться, но дома ты этого делать не можешь, и твое напряжение накапливается. Так?

Настя ничего не ответила, но по ее виду все и так было понятно.

— А теперь помолчи немного, я подумаю, что мне с тобой делать, — велел я, хотя Настя и так сидела молча и неподвижно, глядя на меня.

Несколько минут прошло в тишине.

— Значит, так, — я нарушил молчание. — Я позвоню твоим родителям и скажу, что по вторникам у тебя будут дополнительные занятия после тренировки. Раз в неделю.

Ученица кивнула.

— То, что ты не можешь достичь разрядки — это очень плохо, поскольку вредно для здоровья, — продолжал я. — Так что я разрешаю тебе на этих наших встречах ласкать себя, покуда не кончишь. Ты меня поняла?

— Ласкать себя? При вас? — широко открыла глаза Настя.

— Посмотрим по ходу дела. Дальше. Поскольку порка для тебя — это желанный исход, я больше не буду считать ее наказанием. Так что если на занятиях ты будешь лениться, болтать, хамить и всякое такое — я к твоей попе даже не прикоснусь. Будешь у меня стоять в планке и делать бурпи до посинения. Порка, наоборот, будет твоей наградой за хорошую работу. Это ясно?

— Ничего себе, — только и выговорила она.

— Ну, и последнее. Я думаю, ты не маленькая и не глупая, прекрасно понимаешь, что о происходящем на этих наших дополнительных занятиях никто не должен знать. И в первую очередь в твоих интересах, чтобы мама не обнаружила у тебя следы порки. Так что дома ты должна себя вести образцово, чтобы у мамы не было поводов тебя наказывать. С этим согласна?

— А вы меня при этом пороть будете?

— Я же сказал — как поощрение за успехи. Впрочем, я прекрасно знаю, насколько ты хорошая гимнастка, поэтому порку легко заработаешь на любом занятии, когда только захочешь. Еще вопросы?

— У меня один вопрос, Виктор Геннадьевич. А что мы будем делать прямо сейчас?

Я возвел очи горе и задумался.

— Что мы будем делать прямо сейчас. Хм. Прямо сейчас надо решить твою проблему с твоим возбуждением. Так что ложись на кушетку — можешь садиться, можешь встать, как хочешь — и ласкай себя, гладь, беспощадно подвергай себя нежности и ласке.

— Что, прямо вот так? — вновь удивилась Настя, не успевшая еще отойти от прошлого изумления.

— Как «так»? — переспросил я. — Что ты подразумеваешь?

— Вы можете выйти? Я стесняюсь, — попросила она, смущенно опустив голову.

— Не ты ли только что сама разделась до трусиков, когда я тебя массировал?

— То массаж, а тут… ну вы что, Виктор Геннадьевич, не понимаете, каково это девочке решиться на подобное перед взрослым мужчиной! У меня же в лучшем случае просто ничего не получится, а в худшем — я со стыда сгорю!

— Да и то не сразу сгоришь, а еще долго дымиться будешь. А времени у нас с тобой не очень много, — прикинул я. — Что ж, валяй!

Я вышел из помещения, тяжелая металлическая дверь захлопнулась с грохотом, но я прекрасно помнил, что между спортзалом и тренерской в стене есть вечно занавешенное окошечко, и что в нем всегда открыта форточка. Про окошко Настя, конечно, знала, а вот про форточку могла и забыть. Так и случилось — из тренерской я услышал шебуршание и тяжелое дыхание своей ученицы, но форточку она при этом прикрыть забыла. Или не забыла, а просто не стала?

Я же при этом, стараясь отвлечь себя от звуков из тренерской, пытался разобраться с тем, кто я теперь после этого. То, что наши отношения безвозвратно ушли из уютной бухты «просто тренер и просто спортсменка», было кристально ясно. Неясно, кто мы теперь друг другу, и куда это все прикатится. Я на всякий случай (просто чтобы удостовериться) достал телефон и открыл рабочий файл с записями о своей группе. Так, в плане возраста было все нормально, Насте было 16 с небольшим лет, возраст согласия уже наступил, теперь с ней можно даже сексом заниматься, не нарушая закон (у меня, правда, такого в планах совершенно не было). Но кто же мы теперь? Тренер и ученица — очень мелко, не покрывает, любовники — такого не было, юная мазохистка и ее садист — похоже на правду, но все равно очень однобоко. Кто же мы?

Мои мысли прервал робкий стук в дверь. Я подошел к ней.

— Да?

— Виктор Геннадьевич! — нерешительно позвала Настя с той стороны. Я толкнул дверь. Девушка стояла, переминаясь с ноги на ногу, одной рукой прикрывая свою грудь, другой нерешительно поглаживая себя в паху. Лицо ее раскраснелось, однако по глазам читалось, что она чем-то недовольна.

— Виктор Геннадьевич, можно вас попросить? — робко произнесла она. — Вроде и возбуждена, вроде и хочется, а кончить никак не выходит. Можете помочь?

— Помочь? А как? Ты же меня стесняешься, — удивился я.

— Я не буду стесняться! — тут же горячо откликнулась она. — Пожалуйста, говорите мне всякие стыдные вещи. Что я была плохой девочкой, и как вы меня сейчас накажете.

— Настя, я же тебе сказал — отныне я тебя наказывать буду только тогда, когда ты будешь себя хорошо показывать.

— Ну пожалуйста! — прошептала она, покусывая палец от волнения. — Давайте, когда я для всех буду хорошей девочкой, для вас я буду плохой? Ну помогите мне, ну сыграйте! Вы же хороший актер!

Не знаю, с чего ей это пришло на ум, но она наугад попала — в молодости я играл в любительском театре, и сам себя считал далеко не худшим актером.

— Ладно, — согласился я. — Марш на кушетку!

Настя с готовностью юркнула обратно и вольготно разлеглась на спине. Рука, прикрывавшая ее груди, теперь начала их ласкать, а вторая скользнула ей в трусики.

— Вы только посмотрите на это зрелище! — начал я, копируя надменно-насмешливую интонацию английского учителя-садиста из какого-то фильма про викторианскую Англию. — До чего докатилась современная развращенная молодежь! Девочка-подросток, почти уже взрослая и почти совсем голая, бесстыдно ласкает саму себя на глазах у своего же собственного преподавателя!

Настя закрыла глаза и резко задышала, тонкая кисть в трусиках стала ходить активнее.

— Видимо, родители не могут уделять достаточно внимания воспитанию этой юной, но уже такой порочной амазонки! — продолжал я громче, расхаживая по тренерской и глядя на подрагивающее на кушетке тело. — Слишком редко эта юная бесстыжая попка общается с родительским ремнем! Видимо, пора мне, ее учителю, приниматься за дело, пока девушка не встала окончательно на путь порока! Пора вбивать ей ум через задние ворота!

Порочная амазонка протяжно замычала и перевернулась на живот, подтянула колени под себя и широко развела их, подняв попку высоко, насколько могла. Я поневоле залюбовался ее очертаниями. Руку мне пришлось засовывать в карман тренировочных брюк и поправлять там давно уже напрягшийся член, чтобы он не упирался в ткань и не мешал мне ходить.

— Стало быть, теперь, каждый раз, когда она будет приходить на занятие, она будет строго выпорота, — продолжал я, пока Настя, закусив губу и постанывая, лихорадочно металась на кушетке, лаская себя. — Я сниму с нее трико и обнажу ее юное тело — и если она посмеет носить под трико хоть ленточку одежды, то всю следующую неделю ей придется спать на животе!

Вообще-то трико и полагается носить именно на голое тело, на соревнованиях даже могут снять очки со спортсменки, у которой под ним видно белье, так что я был немного удивлен, что сегодня у моей ученицы под ее тренировочным костюмом оказались трусики.

— Обнажив ее, я положу ее поперек своих коленей, — продолжал фантазировать я, — и разогрею ее стройный зад парой дюжин звонких шлепков. Девочка может плакать, может умолять, может стонать, может вырываться — исход один, она все равно будет отшлепана, и стыд ее и боль будут усугубляться пониманием, что это еще только прелюдия к порке!

В это время я подошел слишком близко к кушетке, и настина рука, которой она судорожно хваталась за край, вдруг вцепилась в мои брюки и потянула на себя. Я сделал несколько шагов к ней, а она слегка развернулась на кушетке, уперевшись лицом мне в брюки чуть выше колен. Ну что ж, я был готов подыграть и тут — разведя ноги чуть в стороны, я запустил руку в волосы девушке и заставил ее засунуть голову мне между ног. Сначала она ахнула от неожиданности, но потом на глазах расслабилась и продолжила ласкать свою пещерку. Ее трусики увлажнились до такой степени, что сквозь них я видел очертания ее указательного и среднего пальца, которые входили в ее пещерку и мяли влажные половые губки.

— А потом я выберу орудие наказания, — продолжал я, слегка потягивая ее за волосы и заставляя немножко запрокинуть голову. — Чаще всего, конечно, старый добрый ремешок, но иногда я буду охаживать ее мягкую попку скакалкой, а возможно — принесу из дома длинную плетку и спущу со своей ученицы шкуру так, что она надолго забудет, как сидеть!

Девочка дергалась и металась подо мной, продолжая ласкать себя. Ее попка танцевала в воздухе прекрасный эротический танец.

— А потом, — продолжил я фантазировать, — чтобы ей было еще стыднее, позову посмотреть на ее позор всю секцию. И весь ее класс заодно. Пусть полюбуются, как надо воспитывать таких бесстыдниц! А потом, чтобы ей лучше запомнилось, разрешу всем ее друзьям самим всыпать по уже исполосованной попке!

Здесь я понял, что я взял не ту ноту. Когда я начал говорить, движения ее пальцев замедлились, а к концу моей тирады девочка словно сжалась, попыталась отстраниться от моих ног и тихо прошептала «Не надо!». Что ж, хоть я в любом случае не собирался ничего такого проворачивать в реальности, это и для фантазии было не очень. С таким заходом лучше было бы к какой-нибудь взрослой девушке, завзятой мазохистке и сабе, которую стыд и унижения невероятно заводят. Для девочки-подростка слишком стыдно даже подумать об этом. Так что я отстранился и сменил тему:

— А еще лучше — возьму эту чертовку с собой в лес, как раз лето. Вывезу подальше от города, приведу в чащу, раздену догола и привяжу к большому лежачему бревну кверху задом — вот как она сейчас лежит. Потом срежу с ближайшей ивы несколько тоненьких молодых веточек, очищу от листьев и замочу в озерце, пока девочка лежит голышом и ожидает своего наказания. А потом мокрыми розгами по бесстыжей заднице высеку так, чтобы искры из глаз сыпались, чтоб надолго запомнила, что ей будет за ее хулиганство!

Не знаю, откуда в моих фантазиях взялось хулиганство, но это было не важно — я снова нащупал верную нить, и Настя стала быстро приближаться к разрядке. На ее лбу выступил пот, дыхание стало тяжелым, движения дергаными, из груди стали вырываться сдавленные полустоны-полувсхлипы. Я решил продолжить давить в этом направлении:

— А потом, когда мне надоет ивняк, срежу свежий березовый прут и отхлещу тебя по ногам, — я перешел уже на обращение во втором лице. Настя задергалась, мокрые от пота грудки с отвердевшими сосочками терлись о клеенчатое покрытие кушетки.

— Да! — стала выкрикивать она, — Выпорите меня! Я очень непослушная девочка, я заслужила наказание!

Во все глаза я наблюдал за этим зрелищем, даже забыв про свой dirty-talk и слушая ее лихорадочные выкрики. Я понимал, что она уже на грани, остается какой-то маленький шажок, но он ей все не давался.

— Выпорите меня! — продолжала взывать она почти исступленно. — Может быть, сегодня я была недостаточно плохой, но умоляю вас! Авансом!

Я вовремя вынырнул из фантазий, понимая, что она обращается не к тому английскому учителю, который живописал перед ней самые болезненные перспективы для ее прекрасной попки и обещал вывезти в лес и высечь там, а уже ко мне. Одним прыжком оказавшись возле кушетки напротив ее бедер, я левой рукой обхватил ее за талию, а правой опустил тяжелый шлепок на ее ягодицу.

— Ааааааа! — слезы брызнули у нее из глаз, пальцы вонзились в нежное лоно почти по самую ладонь. Без перерыва я размахнулся и припечатал другую половинку. Девочка всем телом содрогнулась от боли и наслаждения.

— Аааааааа! Да! Еще! Да-а-а-а-а!

Я дал еще несколько шлепков, уже не таких сильных, и отпустил ее бедра. Настю сотрясал мощный оргазм, она упала на кушетку в позе эмбриона, впилась зубами себе в предплечье и тихонько выла, пока по ее телу проходили судороги одна за другой. Из-под трусиков на горящую красную попку стекала струйка терпкого любовного сока. После этого она испустила еще один долгий стон удовольствия и закрыла глаза. Кажется, после такого напряжения — и эротического, и эмоционального, да и физическго тоже — девочку сморил сон.

— Пойду, воды принесу, — хриплым голосом сказал я.

Поход за водой затянулся, потому что мне следовало позаботиться о собственном неснятом сексуальном напряжении. Я прекрасно знал, что если я сейчас не кончу, то вскоре мои яички будут болеть, словно в тисках зажатые. Так что я завернул в туалет и довольно быстро довел себя до разрядки. Это было совершенно несложно, стоило только вспомнить содрогающееся от оргазма почти нагое (трусики тогда уже не скрывали ничего) тело Насти.

Когда я вернулся с бутылкой воды, купленной в холле в автомате, Настя уже пришла в себя и даже успела переодеться.

— Осторожнее домой иди, — посоветовал я, потому что больше никакие варианты начать разговор на ум не шли. — У тебя сейчас трусики такие мокрые, что от них могут джинсы промокнуть. Мама заметит.

— Виктор Геннадьевич, вы ненормальный, что ли? — устало выдохнула ученица. — Я трусики сразу сняла и в пакет положила. Их даже можно не выжимать, с них и так рекой течет. Приду домой, их сразу в стиральную машину, машину включу, а сама сразу под душ. Тогда мама не заметит.

— Ну ладно, — согласился я. — Ты сама-то сейчас как? До дома доберешься?

— Доберусь, куда денусь, — ответила она. — Но спасибо вам, такого оргазма у меня еще никогда в жизни не было! Я словно улетела!

— Рад, что оказался полезным, — кивнул я. — Давай я тебя до дома провожу, а то время уже позднее.

Некоторое время спустя мы шли по улице. Ночной ветерок приятно охлаждал разгоряченные лица.

— Виктор Геннадьевич, я тут подумала, — внезапно заговорила Настя, — как нам теперь друг друга называть?

— В смысле? — не понял я. — Ты для меня Настя, ученица.

— Просто Настя и просто ученица? — немного недовольно протянула она. — У вас и Алена просто Алена и просто ученица, и Вика так же. Разве я такая же, как они?

— Нет, конечно, не такая же, — поспешил уверить я. — Я просто пока не знаю, как это отображать в обращении. А ты меня как хочешь называть?

— Ну, я пока не знаю, как назвать наши отношения, — с легкой интригой в голосе заговорила она. «Хм, не о том ли я сам думал с полчаса назад?» — пришло мне в голову.

— Отношения ладно, вопрос в том, как ты ко мне обращаться будешь. Просто на тренировках — давай так же, как всегда. Я думаю, мы пока не готовы делать наши, хм, непонятно называемые отношения достоянием общественности.

— Тут вы правы, — хихикнула она. — Но когда я лежу перед вами почти голая и стараюсь кончить, а вы рассказываете, как меня выдерете, тут обращение по имени-отчеству как-то неуместно, так ведь?

— Ну да, — согласился я, — длинно, неудобно, как-то очень канцелярски. Ну так как же ты будешь меня называть?

— Просто «тренер» не хочу. Для остальных девочек вы тоже просто «тренер», — начала рассуждать она.

— Учитель? Наставник? — предположил я задумчиво.

— О, у меня идея есть! Буду называть вас как ученик учителя на Востоке!

— Сенсей? Сэмпай? — я стал перебирать известные мне из восточных единоборств слова. — Эээ… сабумним?

— Нет, — лукаво ухмыльнулась она. — Я буду звать вас «мастер».

— Мастер… — я произнес слово, будто попробовал его на вкус. — Настенька, ты же знаешь, что слова имеют силу. А также каждое имеет свои нюансы значений и свой контекст.

— Знаю, — кивнула она с той же самой лукавой физиономией.

— Слово «мастер» может означать, например, мастера-фрезеровщика на заводе, — продолжил было я свою лингвистическую лекцию.

— Ага, но мы не на заводе, — тут же перебила она. — Про мастеров ролевых игр и мастеров в армии и флоте тоже можете опустить, не наша тема. Какие еще контексты?

— Есть, например, мастер спорта.

— Подходит, принимаем. Вы же у нас мастер спорта?

— Нет, не дотянул, — усмехнулся я. — Я КМС.

— Ничего, буду звать вас на ранг выше, чтобы показать уважение, — улыбнулась девушка.

— Грубая лесть в духе французской армии, — хмыкнул я. — Что у нас там еще есть? Ну, есть мастер как человек, достигший высокого мастерства в каком-то искусстве или ремесле.

— Тоже подходит. Давайте будем считать, что вы достигли высокого мастерства в искусстве наставления меня на путь истинный.

— Ну, это нам еще предстоит проверить. Но есть еще один важный смысл, про который ты должна знать.

— Ну?

— «Мастер» может означать «хозяин», «господин». И такое обращение используется, например, в субкультуре БДСМ.

Настя широко улыбнулась, потом подскочила ко мне, обхватила руками мою голову, нагнула к себе и жарко поцеловала в щеку:

— А почему вы думаете, что я об этом не знала?

Оставив меня в одиночестве размышлять над этим вопросом, она, помахивая сумкой и пританцовывая, скрылась в своем подъезде.

Неделя прошла спокойно. В воскресенье я позвонил настиной маме и сказал, что теперь у ее дочери будут дополнительные тренировки со мной. Она в ответ поделилась радостью: Настя всю неделю вела себя как шелковая, прилежно делала уроки и вообще радовала ее. Я это дело горячо одобрил, не став, однако, уточнять, чего именно ее дочь этим добивается.

Вечером вторника юная егоза едва дождалась окончания тренировки. Объявив девочкам, что занятие закончено, я ушел в тренерскую, и, кажется, не успели еще уйти из зала остальные гимнастки, как Настя уже стучалась в дверь.

— Да-да? Кто там? — спросил я, хотя прекрасно знал, кто.

— Это я, Мастер! — улыбнулась Настя, входя.

— Я беседовал с твоей мамой. Она сказала, что прошлую неделю ты была просто образцовой дочерью. Спрашивала меня, как я этого добился.

— А вы что сказали? — тут же поинтересовалась она.

— Сказал, что не раскрываю своих секретов. И еще сказал, что буду дополнительно заниматься с тобой каждый вторник. Чтобы такая же шелковая была.

— Шелковая, — усмехнулась девушка. — Вы меня за это накажете, Мастер?

Я поднял глаза от бумаг и посмотрел на нее:

— Наказывать? Зачем? Меня вполне устраивает, когда ты ведешь себя хорошо, — смесь недоумения и разочарования отразилась на ее симпатичном личике, а я спокойно продолжил:

— Но при этом, прекрасно понимая, что тебе нравится, я могу за твое хорошее поведение поощрять тебя. Я даже с этой целью купил для тебя специальный гостинец.

Расстегнув сумку, я достал и продемонстрировал Насте длинный флоггер с мягкими хвостами.

— Серьезную боль таким причинить сложно, но довольно хорош для разогрева, — пояснил я. — А еще в тех случаях, когда цель не наказать, а возбудить.

— Ммм, не терпится попробовать! — воскликнула ученица и стала стягивать с себя трико. На этот раз под ним не было ничего. Сложив блестящую ткань и повесив ее на спинку стула, Настя прилегла на кушетку на живот, глядя на меня и плеть с нескрываемым интересом.

— В прошлый раз ты поначалу стеснялась даже груди мне показать, а сейчас бестрепетно раздеваешься догола, — заметил я, пока что продолжая заполнять бумаги. Конечно, с куда большим удовольствием я занялся бы обнаженной ученицей, лежащей на кушетке, но, во-первых, бумажные дела сами себя не сделают, а во-вторых, я хотел ее немного подразнить, потомить перед дальнейшими играми.

— В прошлый раз передо мной был тренер, а девочки вообще перед тренерами раздеваться не должны. А сейчас я перед моим Мастером. Вы знаете, что говорили японские или китайские родители, отдавая своего ребенка учиться к мастеру боевых искусств?

— Что? — эхом откликнулся я.

— «Мясо ваше, кости наши». То есть единственное, что родители запрещали делать сэнсею — это калечить ученицу. Во всем остальном ее тело принадлежало мастеру. Полностью.

— Ага. И он пользовался этим правом в хвост и в гриву, — подхватил я. — Заставлял девушку таскать к нему в дом воду из колодца. Полоть грядки. Собирать рис.

— Ой, но вы же не будете со мной такого делать! — хихикнула Настя.

— Пожалуй, нет. У меня на тебя другие планы.

— Да, что касается планов, — наглая девчонка взяла флоггер со стола и вложила его мне в руку, — я вот прямо чувствую, мастер, что если вы сейчас не воспользуетесь этой штукой, то я из хорошей девочки начну превращаться в плохую!

С этими словами она снова легла на кушетку попкой кверху.

— Этого, конечно, допустить нельзя, — я сел на кушетку рядом с ней и тяжело опустил хвосты флоггера на ее попку. Это был даже не удар — я просто позволил им упасть на нее под собственным весом. После этого я медленно стянул флоггер вниз, к ногам, так что хвосты прогладили ей обе половинки (а некоторые, судя по тому, как она выдохнула, проскользнули между бедер). Второй удар я сделал таким же, но теперь потащил флоггер вверх, через поясницу и по спине. Такими ударами в принципе сложно причинить боль, особенно такой привычной попке, как у моей ученицы, но у меня и не было такой цели. Я хотел медленно и методично ее разогреть. Она реагировала соответствующе: те «Аааахххххх!», «Ммммммммм!» и «Оооооооххххх!», что вырывались у нее из груди, никак не были криками боли, скорее, выражением эмоций и ощущений.

— А скажи мне, Настя, твой мальчик знает о твоих увлечениях БДСМ? — начал я расспросы, не прекращая медленно хлестать ученицу.

— Уфффф… У меня его нет, — она дыханием поприветствовал очередную порцию витой кожи на своих булочках, а потом ответила бойко, словно на уроке.

— Ну, потом, когда появится, — отмахнулся я.

— А я не хочу, чтобы он у меня появлялся, — заявила она. — Я тут психологический эксперимент провела.

— Да? — заинтересовался я. — Какой?

— Мысленный. Я читала в интернете, что если у тебя есть человек на примете, и ты думаешь, вступать или не вступать с ним в отношения, не надо представлять, как вы с ним в постели, как он тебя ласкает, и потом у вас происходит секс.

— Продолжай, — слова Насти так меня заинтересовали, что я даже приостановил шлепки, чтобы ей не мешать.

— А вместо этого надо представить ситуацию, что секс у вас уже был, и вот на следующее утро ты просыпаешься с ним в одной кровати. И представить, какие чувства у тебя в этот момент. Когда вокруг нет вошлебной ночи, голову не туманит выпитый мартини, и рядом с тобой не прекрасный принц на белом папином Мерседесе, каким он казался накануне, а взлохмаченный сонный мужик. Возможно, с похмельем.

— Да, серьезное испытание для любви, — согласился я. — Ну давай, рассказывай, что ты себе напредставляла.

— Утро воскресенья, — начала она. — Бабушка в деревне, мама на все выходные уехала с друзьями, поэтому квартира полностью в моем распоряжении.

— Разумно, — заметил я. — Нечего портить чистоту психологического эксперимента мыслями о жилищно-бытовых помехах.

— Мы в кровати с мальчиком. Я для эксперимента представила одного мальчика из нашей школы, который мне очень нравился недавно.

— Кто это? И почему недавно? Сейчас разонравился? — начал я любопытствовать.

— Кто он — простите, Мастер, не скажу. Если захотите, можете меня за это наказать. А недавно — потому что я ему была неинтересна, а вчера вот представила его, как будто я ему интересна, и после этого он мне вообще разонравился.

— Ладно, продолжай, — кивнул я.

— Воскресное утро. Мы лежим в кровати голые, постель смята — ночью у нас был секс. Я просыпаюсь, но тело мое наполнено негой, я не хочу вставать, и вообще ничего делать не хочу, я настроена еще лениво поваляться.

— Понимаю тебя.

— Я лениво потягиваюсь, мимоходом бросая взгляд на него. Он тоже только проснулся, но его член уже стоит колом, готовый войти в меня, как это по утрам бывает у мужчин.

— По опыту знаешь, или узнала откуда-то? — поинтересовался я.

— Подружки рассказывали, а я пока девственница. Он тоже просыпается и видит мое выгнувшееся тело. В нем в момент просыпается желание, он проводит рукой мне по спине, а потом запускает ее мне между ножек и начинает неумело там ласкать.

— А почему неумело?

— Мастер, он мой ровесник, на девушек почти не смотрит. Я уверена, что в реальности он тоже девственник, откуда бы опыту взяться?

— Понятно, продолжай.

— Он лезет ко мне целоваться, и мы делаем это, хотя после ночи это не очень приятно, потому что зубы мы еще не почистили.

— Мда, не самое приятное событие, — я представил себе эту картину.

— Потом он молча переворачивает меня на живот и вскарабкивается сзади, проникая в мою пещерку своим твердым членом. Мы делали это и вчера ночью, но тогда я от этого дошла до вершины удовольствия. Сейчас я только проснулась, совсем не возбуждена, и лежу так, будто отрабатываю повинность. Но его это не смущает, он возбужден и он хочет кончить. Так что он дергается на мне туда-сюда, а я молча лежу, смотрю в стену и ощущаю себя резиновым ковриком под стиральной машиной во время отжима. Дав ему время кончить, я встаю и иду в душ, а ему говорю: «Спасибо за ночь, это было хорошо, а теперь иди».

— Мммм, Настя, у тебя отличная фантазия и, замечу, нетривиальные сравнения. Но я понимаю, почему такая картина тебя не прельщает. Ладно, позицию твою я понят. А что, ты собираешься оставаться старой девой? Ты не представляла себе картину того, как ты просыпаешься рядом с мужчиной, и тебе это нравится?

Ученица повернула голову и взглянула на меня.

— Отчего же, представляю. Рассказать вам?

— Давай, любопытно будет послушать.

Настя ловко, словно ящерица, изогнулась и обползла вокруг меня, рыбкой юркнув у меня под руками и устроившись бедрами поперек моих коленей.

— Только у меня попа начинает мерзнуть от таких долгих рассказов, — невинным голосом заметила она, хотя в глазах плескались озорство и даже похоть. — Мастер, вы можете решить этот вопрос как-нибудь построже?

Я немного поправил ее на своих коленях, чтобы вставший член не упирался ей в пах, и положил левую ладонь ей на поясницу а правой не сильно, но плотно припечатал ягодицы.

— Оххх… — с удовольствием выдохнула Настя. — Я представляла, что так же просыпаюсь в кровати воскресным утром, мамы и бабушки нет. Я голая, а тело еще помнит прекрасный секс, который у меня был накануне. Я с удовольствием потягиваюсь, поворачиваю голову и вижу лежащего рядом Мастера. Он все еще спит, но его плотный стоящий член сразу оставляет позади все вопросы на тему того, кто тут мальчик, а кто мужчина. Ааааахххх!

— Все правильно, я поспать люблю. Продолжай, продолжай, — подбодрил я ученицу, прервавшуюся от очередного шлепка.

— Я продолжу… и вы, пожалуйста, продолжайте, — попросила она, сделала глубокий вдох и заговорила снова. — Я отворачиваюсь от него и снова погружаюсь в полудрему, вспоминая, что мы творили вдвоем вчера ночью. Постепенно дрема уходит и сменяется возбуждением. Я начинаю фантазировать, и от этого возбуждаюсь еще больше, мне хочется себя ласкать. Я запускаю пальчик между ножек и начинаю нежно массировать свою киску, все больше и больше выгибаясь от удовольс… Ахххх! О да, да!

От очередного шлепка она сложилась, словно гусеница, подняв свою милую попку почти до моего носа. Я быстренько глянул, не ласкает ли она себя сейчас. Нет, похоже, ее возбуждение идет от самого рассказа. Ну, и от того, что я шлепаю ее, а она трется своим нежным бугорком об мои бедра.

— Я выгибаюсь так, что задеваю своей попкой стоящий член Мастера, и Мастер, не просыпаясь, кладет мне свою тяжелую руку на бедро. Меня словно разряд тока пронзает. Прошлой ночью я еще раз убедилась, какую боль моей девичьей попке может принести эта рука, если Мастер мной недоволен, и как нежно и сладко может она ласкать, если он хочет сделать мне приятное… уойййй! Аахххх… да, так тоже приятно!

Я улыбнулся и погладил девушку по попке и спине. Она удовлетворенно выдохнула и продолжила:

— Я подкатываюсь к Мастеру поближе и прижимаюсь к нему всем телом. Я чувствую, как его теплый член уютно устраивается между моих половинок, которые после вчерашней порки приятно ноют от тепла его бедер. Мастер, немного проснувшись, берет меня за бедро и теснее прижимает к себе, и я таю от ощущения сильного мужчины рядом со мной, который может делать со мной все, что захочет, и он пользуется этим, давая мне и строгость… аааауйййй! — и нежность. Я накидываю на нас двоих покрывало, и мы снова проваливаемся в сладкую дремоту.

— Ну, даешь, ученица! — оценил я. — Тебе бы рассказы эротические писать!

— Спасибо, Мастер! — довольно улыбнулась она. — А можете меня наказать посильнее?

— Я же тебе говорил, что я тебя не наказываю, а шлепаю, потому что тебе это самой нравится! — на этих словах я опустил на нежную попку еще один шлепок.

— А если я вам скажу, что меня нужно не шлепать, а хорошенько выпороть, потому что я плохая ученица? — подняла она голову.

— Почему это? — удивился я.

Она слезла с моих колен и встала передо мной:

— Я бесстыжая и эгоистичная девчонка. Я хожу тут голышом перед моим Мастером, верчу голой попой и всеми остальными местами, прошу помочь мне кончить, — с удовольствием принялась перечислять она. — Мастер говорил, что длительное напряжение без разрядки это вредно и неприятно, но я думаю только о себе, а о том, что он остается постоянно возбужденными — не думаю.

Ее ловкие пальчики расстегнули ширинку на моих джинсах и выпустили на волю мой член.

— Эй, ну воообще я взрослый мужчина, и позаботиться о себе могу и сам! — вяло запротестовал я, все еще не в силах привыкнуть к тому, как быстро моя ученица перешла от девичьей стыдливости к такой бесстыдной наглости.

— Конечно, вы можете, — согласилась она, — но я ваша ученица, а вы мой Мастер. И заботиться об этом моя обязанность. А я ей пренебрегла, поэому, прошу вас, Мастер: накажите свою нерадивую ученицу, а потом она исправит свою ошибку!

— Ну что ж, ты сама этого захотела! Да будет так! — решил я.

Она ловко расстегнула мой ремень и вынула его из шлевок, сложила вдвое и протянула мне, а сама снова улеглась на кушетку и вытянулась в ожидании порки. Стоять в полуспущенных джинсах с торчащим вперед членом было неудобно, так что я сбросил их.

— Готова к наказанию, Настя? — спросил я.

— Готова и желаю его, Мастер! — откликнулась она, обхватив ладошками мой член и начиная медленно гладить его. — Пожалуйста, выдерите меня так, чтобы надолго хватило!

— Тогда руки на кушетку! — приказал я. — Не хочу, чтобы ты во время порки вцеплялась ноготками в мой член!

Она послушно убрала руки, потом, подумав, взяла с кресла рядом валик и подложила под свои бедра, чтобы поднять попку еще повыше. Увидев это, я жестом приказал ей подняться и накрыл валик полотенцем.

— Чтобы потом не пришлось его отдавать в химчистку после твоих соков, — пояснил я. Она молча кивнула, снова легла и расставила ножки так широко, как только позволяли размеры кушетки. Я взял ремень и принялся хлестать выгнувшуюся попку этой лисички, которая сама того желала. Я и представить себе не мог, что тело юной школьницы, к тому же девственницы, может нести в себе столько эротизма. Под моими ударами она вскрикивала, дергалась всем телом, трясла попкой, терлась лобком о валик, а аккуратными грудками о холоддное покрытие кушетки, на ее прекрасном теле выступили капельки пота, а попка покрывалась красными полосами.

Видя, как ее возбуждает порка, я сам стал возбуждаться сверх меры и понемногу терять самоконтроль. Заметил я за собой это, когда увидел, что девочка все еще мечется от страсти и похоти, но от боли по ее лицу уже покатились слезы.

— Мастер… умоляю… — прорыдала она.

— Что «умоляю»? — прорычал я, дополнив свои слова еще одним ударом. Она выгнулась всем телом, подняв попу над кушеткой, и запустила пальчики себе в промежность.

— Кто разрешал? Руки на место! — приказал я. — Еще пять ударов за самовольство!

Настя покорно вытянула руки вдоль кушетки и спрятала в них свое лицо. Ее тело сотрясали рыдания, а кушетка под ней стала мокрой от пота.

Хлесть! — приземлился на ее многострадальную попку первый удар.

— Р-раз… — с трудом произнесла она.

Следующий удар был чуть сильнее и чуть ниже.

— Ай! Два! — она укусила себя за предплечье, чтобы не закричать.

Два следующих я нанес без перерыва, друг за другом, крест-накрест по и без того исполосованной попке.

— Уйййяяааааааа! — ей потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить дыхание. — Три. Че… четыре.

Последний пятый удар я сделал с оттяжкой, бедную настину попку обожгло, как огнем. Настя дернулась всем телом, заорав в голос, и схватилась руками за красные распухшие ягодицы.

— Руки! — от моего строгого окрика она дернулась, словно от еще одного удара. Но бить я ее больше не собирался. Она снова вытянула руки, я сел на кушетку прямо перед ней.

— Вообще слеловало бы тебе добавить за то, что не посчитала пятый и за то, что за попу схватилась, — задумчиво произнес я. Девушка подняла на меня умоляющие голаза.

— Но на сегодня я тебя прощаю. Делай то, что собиралась делать!

— Спасибо вам, Мастер! — с чувством поблагодарила меня девушка и аккуратно взялась обеими руками за мой член. Она гладила его неумело, но вкладывала в это всю душу, всю нежность юной девушки к своему строгому, но справедливому Мастеру. Чтобы не сидеть без дела, я заставил ее согнуться так, чтобы я мог доставать до ее попки и промежности, и начал ласкать их. Настя слегка застонала от боли, но вскоре в этих стонах стало чувствоваться скорее возбуждение. Излишне и говорить, что в вагине у нее было мокро от ее соков.

Несмотря на неопытность, прикосновения пальчиков были очень приятны, и я потихоньку приближался к разрядке. Сама же ученица протяжно стонала от того, что два моих пальца входили в ее пещерку, а третий нежно массировал и сжимал клитор.

— М-мастер… — сбивающимся шепотом прошептала она, — я еще никогда не чувствовала мужские руки у себя… там!

— И как тебе, нравится? — поинтересовался я, на момент усилив нажатие и добавив пальцам немного вибрации.

— Аааааах… это непередаваемо! — она тоже ускорила свои фрикции на моем члене. Я почувствовал, что она уже близка, да и мне оставалось совсем чуть-чуть, поэтому я решил добавить немного dirty talk как вишенку на торт:

— А теперь представь, как в твою пещерку, а после и в попку, будет входить мой член, раздвигая стенки и проникая в тебя до самогу нутра!

С этими словами я аккуратно, но страстно сжал ее клитор пальцами и шлепнул другой рукой по влажным половым губам. Настя вскрикнула и забилась в судорогах оргазма, и в этот момент до пика дошел и я. Она потянула мой член на себя, и ударившая из него сперма брызнула на ее лицо и шею. Сейчас она этого не заметила, она с криком кончала, сводя и разводя ножки, а я гладил ее влажную грудь.

— Что, правда так и будет? — с надеждой спросила она меня, когда смогла говорить. Я погладил ее по щеке:

— Ты же моя ученица. А я твой Мастер!

Ossole, 7.2021